- Автор темы
- #1
1. Основная информация
Имя фамилия: Matteo Bich
Возраст: 22 года
Пол: : Мужской
Год рождения: 03.06.1996
Место рождения: Париж
2. Внешние признаки
Национальность: Француз
Рост: 180 см
Вес: 83 кг
Цвет волос: Черный
Цвет глаз: Зеленый
Татуировки: Имеются
3.Родители
Маттео родился в парижском квартале Ле-Маре, в доме, который был не просто жилищем, а живым организмом, пульсирующим творчеством. Его отец, Хаан Бич (Ханна), голландский скульптор-бунтарь, прославился работами из ржавой стали и битого стекла, которые критики называли «металлическими криками». Одна из его самых известных инсталляций — «Плач машин» — представляла собой лабиринт из старых автомобильных дверей, подвешенных на цепях. Когда ветер проникал сквозь щели заброшенной фабрики, двери начинали скрипеть, создавая жуткую мелодию, напоминающую стон. Хаан верил, что «ржавчина — это слезы металла, выплаканные за годы забвения». Каждое утро он брал Маттео в мастерскую, где мальчик учился различать оттенки коррозии: «Видишь эти изумрудные пятна? Это медь прощается со сталью. А вот багровые потёки — это железо, которое истекает кровью под дождём». Мать Маттео, Мисти Бич (Мисти), была волшебницей света. Она реставрировала витражи XII века, вплетая в библейские сюжеты осколки современных зеркал. Её шедевр — витраж «Воскрешение Лазаря» в Руанском соборе — вместо традиционного нимба над головой святого имел зеркальную вставку, отражающую лица прихожан. «Бог видит нас в каждом осколке», — говорила она сыну, разрешая ему играть с обрезками стекла. Маттео помнит, как однажды собрал из разноцветных фрагментов портрет матери. Мисти, увидев это, заплакала: «Ты превратил мусор в исскуство».
4.Детсво
Их дом был музеем незавершённых проектов. На кухонном столе рядом с супом остывала бронзовая рука, а в ванной плесневели гипсовые слепки ног знаменитостей. Родители часто спорили: Хаан кричал, что «искусство должно шокировать», а Мисти настаивала, что «оно должно исцелять». Маттео, забившись в угол, рисовал в блокноте гибриды их идей: стальные ангелы со стеклянными крыльями, ржавые сердца, пронзённые зеркальными шипами. В восемь лет он создал свою первую «официальную» работу — скульптуру «Птица Феникс» из обгоревшей дверной петли и синих стёкол от бутылок. Хаан повесил её над камином.
Когда Маттео исполнилось 11 лет, его жизнь перевернул пожар. Отец экспериментировал с «жидким металлом» — сплавом, который плавился при 700°C, создавая иллюзию текущего металла. Взрыв баллона с ацетиленом прервал тишину ночи. Маттео, спавший на втором этаже, проснулся от крика матери. Она, обернув его мокрым ковром, вытолкнула в окно. «Беги к фонтану и не оглядывайся!» — успела крикнуть Мисти, прежде чем исчезла в дыму. Маттео бежал, спотыкаясь о булыжники, а за спиной рушилась крыша мастерской, погребая под обломками годы работы отца. Ожоги на правой руке — от кончиков пальцев до локтя, левая половина лица — стали его клеймом. Врачи предлагали пересадку кожи, но Хаан отказался: «Шрамы — это автографы судьбы. Пусть учится их читать». Месяцы в больнице Маттео заполнял рисунками: чёрными маркерами он покрывал бинты, превращая их в комиксы о железном мальчике, который сражается с огненным драконом. Медсёстры шептались: «Он рисует свою боль», но однажды старый санитар дал ему книгу о кинцуги. На обложке была чаша, склеенная золотом. «Знаешь, парень, — сказал он, — люди тоже как глина. Чем больше трещин, тем больше света внутри».
5.Образование
После переезда в Бостон Маттео оказался в новой школе, где сидел за последней партой, пряча руку под толстовкой. Одноклассники дразнили его «робокопом», а учительница рисования, миссис Кларк, первая разглядела в его эскизах талант. Она подарила ему набор японских туши и кистей: «Рисуй так, будто каждое движение — это удар меча. Разрезай бумагу, не бойся». Его проект «Огненный танец» — абстракция из чёрных и алых мазков — выиграл школьный конкурс. Но когда директор вручил награду, кто-то крикнул: ,«Он рисовал своей горелой лапой?» Маттео разорвал грамоту и убежал. В 14 лет он нашёл в библиотеке книгу о технике кинцуги. На полях кто-то написал: «То что нас не убивает, делаеь нас сильнее». Маттео купил эпоксидную смолу и позолоту, чтобы восстановить разбитую кружку отца. Когда Хаан увидел результат, он обнял сына впервые за годы: «Ты сделал её красивее, чем она была».
В Школе Музея изящных искусств Бостона Маттео стал легендой. Его дипломный проект — маска «Эволюция» — родился из ночных кошмаров. Он три года собирал истории выживших после пожаров, записывая их голоса на диктофон. Основой маски стала титановая сетка, выкованная по технологии отца: каждый узел символизировал синапс, разорванный травмой. Внутрь он встроил термочувствительные плёнки, которые при контакте с кожей проецировали голограммы — лица погибших, пламя, цитаты из дневников. Но главным элементом стали осколки дрожащего стекла, секрет которого Маттео выведал у старика-стеклодува в Мурано. «Смешай пепел вулкана с золой, — научил его мастер, — и стекло запомнит жар». При движении головы осколки мерцали, как языки пламени, а золотые трещины темнели, повторяя узор шрамов владельца. Защита проекта превратилась в перформанс. Маттео пригласил женщину по имени Элина, потерявшую лицо в пожаре. Когда она надела маска, зал замер: голограмма её «старого» лица таяла, обнажая шрамы, а золотые трещины светились в такт её пульсу. «Спасибо, — прошептала Элина, — ты вернул мне себя».
6.Настоящее время
Сегодня студия Маттео «Phoenix Foundry» расположена в бывшем литейном цеху Бостона. Гигантские печи, в которых когда-то плавили чугун, теперь производят материалы для искусства, сравнимые по стоимости с космическими технологиями. Он создаёт «живое сусальное золото» — листы толщиной в микрон, выращенные из мицелия, пропитанного наночастицами. Оно дышит, повторяя мимику, и через год срастается с кожей, оставляя кружевной узор. Второй шедевр — «стекло-хамелеон» — меняет цвет от прикосновения: под одним углом это шрам, под другим — сияющая галактика. Третий материал — «металлическая кожа» из биосовместимого титана — запоминает эмоции. Одна клиентка, пережившая аварию, заказала маску, которая вибрирует, напоминая ей о смехе сына.
Маттео носит титановую маску не для маскировки. После пожара в родительском доме, когда Маттео был ещё ребёнком, он вживил в кожу золотые нити, связанные с нервами. Теперь при боли нити светятся, рисуя созвездие Ориона. «Это отражение моей боли, — говорит он. — Оно ведёт к исцелению». Его проект «Second Skin» дарит детям с ожогами маски, которые лечат и превращают шрамы в кружево. Для NASA он разрабатывает маски с золотым напылением, защищающие астронавтов от радиации. А в подвале «Phoenix Foundry» бывшие заключённые куют маски из тюремных решёток. Одна из них — «Свобода в клетке» — была продана за $2 млн, а выручка пошла на реабилитационный центр.
Каждую пятницу Маттео проводит ритуал: бросает в печь обломки старых масок. «Огонь забрал мою кожу, — говорит он, наблюдая, как плавится титан. — Но я научился говорить на его языке. Теперь мы союзники». Его философия проста: шрамы — это замок, а маски — ключ. Когда к нему пришёл мужчина с лицом, изуродованным кислотой, прося «сделать красивым», Маттео отказался. «Красота — не отсутствие шрамов, — сказал он. — Это смелость их носить». Отец до сих пор не понимает его работ, называя их «игрушками для богатых», но Маттео верит, что однажды Хаан увидит: его маски — не украшения, а ключи к чужим сердцам. Когда-то девочка с ожогами на 80% тела попросила маску, которая «звучала бы как смех». Он создал для неё конструкцию из серебра и горного хрусталя, звонкую при каждом шаге. «Теперь я колокольчик», — сказала она, и это стало его главной наградой. «Мы все — сломанные чаши, — повторяет Маттео. — Но если склеить осколки золотом, они засияют ярче целых».
Недавно Маттео начал экспериментировать с биолюминесценцией, встраивая в маски микроорганизмы, светящиеся в темноте. Его последний проект — «Ночные цветы» — маски для людей, страдающих фотофобией. Они мягко мерцают, имитируя свет, и помогают владельцам выходить из тени своих страхов. Один из таких экземпляров приобрела женщина, которая десятилетиями скрывала лицо от солнца из-за редкого заболевания. «Теперь я не боюсь дневного света», — написала она Маттео в благодарственном письме. В мастерской также появился «Зал эха» — комната, где маски реагируют на звуки, преобразуя их в вибрации. Ветераны с потерей слуха приходят сюда, чтобы «услышать» музыку кожей. Маттео уверен: искусство должно быть тактильным, как рукопожатие, и в то же время — бездонным, как океан. Он мечтает создать инсталляцию, которая объединит тысячи масок со всего мира в гигантскую мозаику человеческих историй. «Каждый шрам — это буква, — говорит он. — Вместе мы напишем историю».
Однако путь Маттео не лишён противоречий. Недавно экологи обвинили его в использовании токсичных материалов при создании «живого золота». В ответ он разработал биоразлагаемый аналог на основе водорослей, который разлагается за месяц, оставляя после себя лишь золотую пыльцу. «Искусство не должно вредить Земле, — заявил он на пресс-конференции. — Иначе мы станем теми, кого ненавидим: разрушителями». Сейчас он работает над проектом «Зелёные шрамы» — масками из переработанного пластика, собранного в океане. Каждое изделие сопровождается координатами места, где был найден мусор, превращая экологическую трагедию в памятник сопротивления.
Ещё один аспект его работы — сотрудничество с нейробиологами. Маттео исследует, как тактильные ощущения от масок влияют на мозг, уменьшая фантомные боли. Его эксперименты с «нейромасками», стимулирующими определённые участки кожи, уже помогли десяткам пациентов с ампутированными конечностями. «Когда я касаюсь маски, — говорит ветеран войны, — я чувствую руку, которую потерял. Это как вернуть часть души».
Несмотря на славу, Маттео остаётся затворником. Его единственный друг — слепой музыкант Лукас, для которого он создал маску, переводящую цвета в звуковые частоты. «Ты показал мне, как выглядит закат», — сказал Лукас, впервые «увидев» оранжевые волны через вибрации. Для Маттео это стало подтверждением: его миссия — давать людям новые органы чувств, превращая недостатки в сверхспособности.
Сейчас он готовит сюрприз — «Маску тысячелетия», сплетённую из фрагментов метеорита, упавшего в Сахаре. Каждый осколок содержит частицы звёздной пыли возрастом 4,5 млрд лет. «Это напоминание, — говорит он, — что мы все сделаны из звёзд, и наши шрамы — всего лишь следы этих звёзд ».
7.Matteo Bich может носить маску на постоянной основе для сокрытия шрамов на лице (Обязательно одобрение лидера фракции и пометка в мед. карте (Исключение: Goverment))
Имя фамилия: Matteo Bich
Возраст: 22 года
Пол: : Мужской
Год рождения: 03.06.1996
Место рождения: Париж
2. Внешние признаки
Национальность: Француз
Рост: 180 см
Вес: 83 кг
Цвет волос: Черный
Цвет глаз: Зеленый
Татуировки: Имеются
3.Родители
Маттео родился в парижском квартале Ле-Маре, в доме, который был не просто жилищем, а живым организмом, пульсирующим творчеством. Его отец, Хаан Бич (Ханна), голландский скульптор-бунтарь, прославился работами из ржавой стали и битого стекла, которые критики называли «металлическими криками». Одна из его самых известных инсталляций — «Плач машин» — представляла собой лабиринт из старых автомобильных дверей, подвешенных на цепях. Когда ветер проникал сквозь щели заброшенной фабрики, двери начинали скрипеть, создавая жуткую мелодию, напоминающую стон. Хаан верил, что «ржавчина — это слезы металла, выплаканные за годы забвения». Каждое утро он брал Маттео в мастерскую, где мальчик учился различать оттенки коррозии: «Видишь эти изумрудные пятна? Это медь прощается со сталью. А вот багровые потёки — это железо, которое истекает кровью под дождём». Мать Маттео, Мисти Бич (Мисти), была волшебницей света. Она реставрировала витражи XII века, вплетая в библейские сюжеты осколки современных зеркал. Её шедевр — витраж «Воскрешение Лазаря» в Руанском соборе — вместо традиционного нимба над головой святого имел зеркальную вставку, отражающую лица прихожан. «Бог видит нас в каждом осколке», — говорила она сыну, разрешая ему играть с обрезками стекла. Маттео помнит, как однажды собрал из разноцветных фрагментов портрет матери. Мисти, увидев это, заплакала: «Ты превратил мусор в исскуство».
4.Детсво
Их дом был музеем незавершённых проектов. На кухонном столе рядом с супом остывала бронзовая рука, а в ванной плесневели гипсовые слепки ног знаменитостей. Родители часто спорили: Хаан кричал, что «искусство должно шокировать», а Мисти настаивала, что «оно должно исцелять». Маттео, забившись в угол, рисовал в блокноте гибриды их идей: стальные ангелы со стеклянными крыльями, ржавые сердца, пронзённые зеркальными шипами. В восемь лет он создал свою первую «официальную» работу — скульптуру «Птица Феникс» из обгоревшей дверной петли и синих стёкол от бутылок. Хаан повесил её над камином.
Когда Маттео исполнилось 11 лет, его жизнь перевернул пожар. Отец экспериментировал с «жидким металлом» — сплавом, который плавился при 700°C, создавая иллюзию текущего металла. Взрыв баллона с ацетиленом прервал тишину ночи. Маттео, спавший на втором этаже, проснулся от крика матери. Она, обернув его мокрым ковром, вытолкнула в окно. «Беги к фонтану и не оглядывайся!» — успела крикнуть Мисти, прежде чем исчезла в дыму. Маттео бежал, спотыкаясь о булыжники, а за спиной рушилась крыша мастерской, погребая под обломками годы работы отца. Ожоги на правой руке — от кончиков пальцев до локтя, левая половина лица — стали его клеймом. Врачи предлагали пересадку кожи, но Хаан отказался: «Шрамы — это автографы судьбы. Пусть учится их читать». Месяцы в больнице Маттео заполнял рисунками: чёрными маркерами он покрывал бинты, превращая их в комиксы о железном мальчике, который сражается с огненным драконом. Медсёстры шептались: «Он рисует свою боль», но однажды старый санитар дал ему книгу о кинцуги. На обложке была чаша, склеенная золотом. «Знаешь, парень, — сказал он, — люди тоже как глина. Чем больше трещин, тем больше света внутри».
5.Образование
После переезда в Бостон Маттео оказался в новой школе, где сидел за последней партой, пряча руку под толстовкой. Одноклассники дразнили его «робокопом», а учительница рисования, миссис Кларк, первая разглядела в его эскизах талант. Она подарила ему набор японских туши и кистей: «Рисуй так, будто каждое движение — это удар меча. Разрезай бумагу, не бойся». Его проект «Огненный танец» — абстракция из чёрных и алых мазков — выиграл школьный конкурс. Но когда директор вручил награду, кто-то крикнул: ,«Он рисовал своей горелой лапой?» Маттео разорвал грамоту и убежал. В 14 лет он нашёл в библиотеке книгу о технике кинцуги. На полях кто-то написал: «То что нас не убивает, делаеь нас сильнее». Маттео купил эпоксидную смолу и позолоту, чтобы восстановить разбитую кружку отца. Когда Хаан увидел результат, он обнял сына впервые за годы: «Ты сделал её красивее, чем она была».
В Школе Музея изящных искусств Бостона Маттео стал легендой. Его дипломный проект — маска «Эволюция» — родился из ночных кошмаров. Он три года собирал истории выживших после пожаров, записывая их голоса на диктофон. Основой маски стала титановая сетка, выкованная по технологии отца: каждый узел символизировал синапс, разорванный травмой. Внутрь он встроил термочувствительные плёнки, которые при контакте с кожей проецировали голограммы — лица погибших, пламя, цитаты из дневников. Но главным элементом стали осколки дрожащего стекла, секрет которого Маттео выведал у старика-стеклодува в Мурано. «Смешай пепел вулкана с золой, — научил его мастер, — и стекло запомнит жар». При движении головы осколки мерцали, как языки пламени, а золотые трещины темнели, повторяя узор шрамов владельца. Защита проекта превратилась в перформанс. Маттео пригласил женщину по имени Элина, потерявшую лицо в пожаре. Когда она надела маска, зал замер: голограмма её «старого» лица таяла, обнажая шрамы, а золотые трещины светились в такт её пульсу. «Спасибо, — прошептала Элина, — ты вернул мне себя».
6.Настоящее время
Сегодня студия Маттео «Phoenix Foundry» расположена в бывшем литейном цеху Бостона. Гигантские печи, в которых когда-то плавили чугун, теперь производят материалы для искусства, сравнимые по стоимости с космическими технологиями. Он создаёт «живое сусальное золото» — листы толщиной в микрон, выращенные из мицелия, пропитанного наночастицами. Оно дышит, повторяя мимику, и через год срастается с кожей, оставляя кружевной узор. Второй шедевр — «стекло-хамелеон» — меняет цвет от прикосновения: под одним углом это шрам, под другим — сияющая галактика. Третий материал — «металлическая кожа» из биосовместимого титана — запоминает эмоции. Одна клиентка, пережившая аварию, заказала маску, которая вибрирует, напоминая ей о смехе сына.
Маттео носит титановую маску не для маскировки. После пожара в родительском доме, когда Маттео был ещё ребёнком, он вживил в кожу золотые нити, связанные с нервами. Теперь при боли нити светятся, рисуя созвездие Ориона. «Это отражение моей боли, — говорит он. — Оно ведёт к исцелению». Его проект «Second Skin» дарит детям с ожогами маски, которые лечат и превращают шрамы в кружево. Для NASA он разрабатывает маски с золотым напылением, защищающие астронавтов от радиации. А в подвале «Phoenix Foundry» бывшие заключённые куют маски из тюремных решёток. Одна из них — «Свобода в клетке» — была продана за $2 млн, а выручка пошла на реабилитационный центр.
Каждую пятницу Маттео проводит ритуал: бросает в печь обломки старых масок. «Огонь забрал мою кожу, — говорит он, наблюдая, как плавится титан. — Но я научился говорить на его языке. Теперь мы союзники». Его философия проста: шрамы — это замок, а маски — ключ. Когда к нему пришёл мужчина с лицом, изуродованным кислотой, прося «сделать красивым», Маттео отказался. «Красота — не отсутствие шрамов, — сказал он. — Это смелость их носить». Отец до сих пор не понимает его работ, называя их «игрушками для богатых», но Маттео верит, что однажды Хаан увидит: его маски — не украшения, а ключи к чужим сердцам. Когда-то девочка с ожогами на 80% тела попросила маску, которая «звучала бы как смех». Он создал для неё конструкцию из серебра и горного хрусталя, звонкую при каждом шаге. «Теперь я колокольчик», — сказала она, и это стало его главной наградой. «Мы все — сломанные чаши, — повторяет Маттео. — Но если склеить осколки золотом, они засияют ярче целых».
Недавно Маттео начал экспериментировать с биолюминесценцией, встраивая в маски микроорганизмы, светящиеся в темноте. Его последний проект — «Ночные цветы» — маски для людей, страдающих фотофобией. Они мягко мерцают, имитируя свет, и помогают владельцам выходить из тени своих страхов. Один из таких экземпляров приобрела женщина, которая десятилетиями скрывала лицо от солнца из-за редкого заболевания. «Теперь я не боюсь дневного света», — написала она Маттео в благодарственном письме. В мастерской также появился «Зал эха» — комната, где маски реагируют на звуки, преобразуя их в вибрации. Ветераны с потерей слуха приходят сюда, чтобы «услышать» музыку кожей. Маттео уверен: искусство должно быть тактильным, как рукопожатие, и в то же время — бездонным, как океан. Он мечтает создать инсталляцию, которая объединит тысячи масок со всего мира в гигантскую мозаику человеческих историй. «Каждый шрам — это буква, — говорит он. — Вместе мы напишем историю».
Однако путь Маттео не лишён противоречий. Недавно экологи обвинили его в использовании токсичных материалов при создании «живого золота». В ответ он разработал биоразлагаемый аналог на основе водорослей, который разлагается за месяц, оставляя после себя лишь золотую пыльцу. «Искусство не должно вредить Земле, — заявил он на пресс-конференции. — Иначе мы станем теми, кого ненавидим: разрушителями». Сейчас он работает над проектом «Зелёные шрамы» — масками из переработанного пластика, собранного в океане. Каждое изделие сопровождается координатами места, где был найден мусор, превращая экологическую трагедию в памятник сопротивления.
Ещё один аспект его работы — сотрудничество с нейробиологами. Маттео исследует, как тактильные ощущения от масок влияют на мозг, уменьшая фантомные боли. Его эксперименты с «нейромасками», стимулирующими определённые участки кожи, уже помогли десяткам пациентов с ампутированными конечностями. «Когда я касаюсь маски, — говорит ветеран войны, — я чувствую руку, которую потерял. Это как вернуть часть души».
Несмотря на славу, Маттео остаётся затворником. Его единственный друг — слепой музыкант Лукас, для которого он создал маску, переводящую цвета в звуковые частоты. «Ты показал мне, как выглядит закат», — сказал Лукас, впервые «увидев» оранжевые волны через вибрации. Для Маттео это стало подтверждением: его миссия — давать людям новые органы чувств, превращая недостатки в сверхспособности.
Сейчас он готовит сюрприз — «Маску тысячелетия», сплетённую из фрагментов метеорита, упавшего в Сахаре. Каждый осколок содержит частицы звёздной пыли возрастом 4,5 млрд лет. «Это напоминание, — говорит он, — что мы все сделаны из звёзд, и наши шрамы — всего лишь следы этих звёзд ».
7.Matteo Bich может носить маску на постоянной основе для сокрытия шрамов на лице (Обязательно одобрение лидера фракции и пометка в мед. карте (Исключение: Goverment))
