- Автор темы
- #1
1. Основная информация
Имя фамилия: Matteo Bich
Возраст: 22 года
Пол: : Мужской
Год рождения: 03.06.1996
Место рождения: Венеция
2. Внешние признаки
Национальность: Итальянец
Рост: 180 см
Вес: 83 кг
Цвет волос: Черный
Цвет глаз: Зеленый
Татуировки: Имеются
3.Родители
Матео родился в Венеции, в доме, который был не просто жилищем, а хранителем семейных знаний и опыта, накопленного поколениями. Его отец, Лоренцо Гальван, принадлежал к династии реставраторов, чьи предки восстанавливали фрески в базилике Сан-Марко после пожара 1419 года. Лоренцо не просто ремонтировал трещины — он вступал в диалог с тенями мастеров прошлого. «Каждый мазок — это вопрос, брошенный сквозь века, — говорил он сыну, растирая в мраморной ступке лазурит для ультрамарина. — И если вслушаться, мастера тебе ответят». Однажды, работая над фреской «Святой Георгий и дракон» в церкви Сан-Джорджо-Маджоре, Лоренцо обнаружил под слоем копоти след детской ладони — отпечаток XV века. «Она была здесь, — шептал он, прижимая свою руку к холодной стене. — Девочка, которая смотрела, как её отец рисует небо».
Мать Матео, София Гальван, была дочерью корабельного плотника, чьи предки строили гондолы. Она создавала скрипки из обломков затонувших кораблей, веря, что дерево хранит души погибших. Её самый известный инструмент, скрипка «Сирена» была вырезана из мачты галеона «La Speranza», затонувшего в 1672 году. Когда на нём играли, струны издавали звук, похожий на женский плач. Говорили, что это голос капитановой дочери, утонувшей в ночь крушения. «Дерево помнит боль, — говорила София, проводя пальцем по трещине на доске. — Оно поёт, только если ты готов услышать его песнь». Их дом был полем битвы между вечностью и мгновением. В гостиной висел холст с незаконченной фреской — Мадонна, чьи глаза Лоренцо переписывал десять лет. В углу лежали обгоревшие доски — остатки скрипки, которую София бросила в камин после спора о смысле искусства. «Ты уничтожаешь историю!» — кричал Лоренцо. «Нет, — отвечала София, — я освобождаю её от формы». Матео рос среди этих противоречий. В пять лет он собрал свой первый «оркестр»: подвесил к потолку рыболовные крючки с осколками муранского стекла. Когда ночной бриз врывался в окно, стёкла сталкивались, рождая мелодию, которую София назвала «Реквиемом». Лоренцо молча плакал — он узнал звон колоколов Сан-Марко, рухнувших в 1902 году.
4.Детство
12 лет стали для Матео возрастом откровения. В ту ноябрьскую ночь вода поднялась до 187 см. Вода ворвалась в дом, как разъярённый титан, смывая фрески, книги, семейные фотографии. Лоренцо, пытаясь спасти фрагмент «Страшного суда» Тинторетто, сорвался с лесов. Матео нашёл его лежащим в луже, лицо испещрено синими прожилками ультрамарина. «Рисуй, — прошептал отец, сунув сыну кисть. — Каждый мазок — глоток воздуха для тех, кто задохнулся в воде». На следующий день Матео стал археологом собственной катастрофы. Он собирал артефакты потопа: Часы «Марчелло» с остановившимися стрелками на 21:07 — час, когда волна выбила окно. Письмо невесты моряку, где слова «люблю» и «вернусь» расплылись в синих пятнах.Кукла «Анжела» с выколотыми глазами, найденная у церкви Сан-Джакомо. Из этого хаоса он строил «острова памяти» — хрупкие плоты, плывущие по каналам. Первый, «Колыбель Потери», был собран из дверей затопленных домов. На каждой висел колокольчик, звенящий при малейшем ветерке. Ночью, когда туман окутывал Венецию, звон разносился, будто плач призраков. Горожане плевались: «Безумец! Ты выставляешь наш стыд напоказ!». Но старый стеклодув Энрико, потерявший мастерскую, подарил Матео осколки витражей XII века из церкви Санта-Мария-делла-Салюте. «Ты знаешь что с ними делать, — сказал он. — Тебе они нужнее». Именно тогда Матео начал "записывать тишину". С помощью катушечного магнитофна «Grundig» 1960-х он ловил звуки умирающего города: Скрип гондол, цепляющихся за затопленные балконы. Эхо шагов по мосту Риальто, где когда-то торговали шелком, а теперь — пластиковыми масками. Вой кошек в руинах палаццо, ставших их последним приютом. Плёнки он хранил в жестяных коробках, залитых воском. «Это не шум, — говорил он матери. — Это последние слова Венеции перед тем, как она закроет глаза».
5.Образование
В Академии изящных искусств Венеции Матео прозвали «Апостолом распада». Вместо кистей он использовал шприцы с соляной кислотой, вытравливая узоры на ржавых металлических листах. Тогда же он и получил свои шрамы. Сломанный носик шприца с кислотой плохо её разливал, Матео решил посмотреть что с ним и вдруг шприц брызнул кислоту ему в лицо. Кислота попала на правые скулы, бровь, и из-за сопутствующих кислот в растворе Матео вызвали сильные химические ожоги и обозобразили лицо Матео. Врачи смогли лишь ускорить реабилитацию, но окончательно избавиться от шрамов не получилось. Одногрупники и окружение Матео отнеслось к нему с пониманием. Никаких издевок, подколов в его сторону не было. Всё-же по ркончанию университета не смотря на трудности он отлично спраыился с итоговым проектом. Его дипломная работа, «Хор Безмолвия», взорвала консервативное сообщество. 333 колокола, вырезанных из глыб антарктического льда, подвесили над Гранд-каналом. По мере таяния капли падали в медные чаши, воспроизводя мелодию, которую Матео услышал в тишине после отлива. «Это отлив Венеции!» — кричал профессор Альберти, но на рассвете, когда солнце превратило лёд в воду, тысячи стояли молча, наблюдая, как город поглощает свои слёзы.После скандала Матео уехал в Киото, где учился у 94-летнего мастера кумико — Такуми Хироши, пережившего атомную бомбардировку. Старик создавал деревянные решётки без гвоздей, вставляя в трещины полоски рисовой бумаги с хайку. Матео добавил к стилю звук: между планками он прятал камертоны, которые начинали вибрировать при малейшем движении воздуха. Его работа «Лес, который помнит» — лабиринт из 1000 панелей — рассказывал историю каждого дерева: от первого ростка до удара топора. Посетители слышали шелест листьев, скрип ветвей, предсмертный стон ствола. Возвращение в Венецию стало шоком. На месте булочной, где он покупал канноли, продавали фастфуд, а гондольеры рекламировали селфи-туры. Матео закрылся в мастерской, но вода пришла к нему в снах. Он просыпался с солёным привкусом на губах, чувствуя, как волны стирают его прошлое.
6.Настоящее время
Сегодня мастерская Матео — «Battito» — крепость на борту баржи XVII века. Здесь он создаёт искусство из обломков трагедий: 1. «Шёпот потопа» — стеклянные колонны, заполненные водой из каналов. Прикосновение к ним оживляет голоса жертв наводнения: старуха, читающая молитву, ребёнок, зовущий собаку, часы, бьющие полночь. Каждая колонна — капсула времени, где смешались слёзы, соль и страх; 2. «Карты памяти» — глобусы с озоновыми дырами, заклеенными нотами из дневников полярников. Через кохлеарные импланты глухие слышат тишину — вой ветра над пустыми ледниками; 3.«Колыбельные для Атлантиды» — раковины, вытравленные кислотой до прозрачности. Их слив превращен воспроизводит звуковые дорожки: приложите ухо — услышите рёв мамонта в вечной мерзлоте, шёпот библиотекарей Александрии, последний вздох дронта.
После потери слуха на левое ухо Матео создал «Вибрационный скафандр» — костюм с 200 датчиками, переводящими звук в тактильные сигналы. Глухие танцуют под музыку: виолончель — волны тепла вдоль позвоночника, барабаны — пульсация в висках, флейта — мурашки на кончиках пальцев. «Ты вернул мне радость от музыки», — сказал старый рыбак Карло, впервые «услышав» шум прибоя через 30 лет тишины. Матео же привык к своим шрамам, только на публике он показывается в черной шелковой маске которая отлично дополняет его образ. Маску он носит что бы не ставить людей в неловкое положение и к нему не относились... по особенному. Его главный проект — «Архив Апокалипсиса» — хранится в заброшенном бункере на острове Сан-Микеле. Здесь собраны звуки умерщего мира: Рёв ледника Якобсхавн, записанный за час до его распада. Стрекот цикад из леса Амазонии, вырубленного через неделю после записи. Молитва последнего монаха монастыря Маар-Муссы, разрушенного снарядом. Жемчужина коллекции — песня стеклянной лягушки, исчезнувшей в 2013 году. Когда её проигрывают в подземном зале, стены покрываются инеем — будто пространство замерзает от горя. Сейчас Матео берется за «Забвение» — инсталляцию в здании старой больницы Оспедале. Он превратил палаты в гигантский музыкальный инструмент: ветер гуляет по коридорам, заставляя дрожать оконные рамы, а воздух в вентиляционных шахтах поёт мелодии из дневников умерших. Власти требуют сноса: «Это здание в аварийном состоянии», но каждую полночь в окнах загораются огни, а из трубы доносится хриплый кашель тех, кого больше нет. В углу мастерской стоит шкатулка. Внутри — стеклянная сфера с тишиной, записанной в момент рождения дочери Аурелии. «Она появилась на свет в час, когда вода в каналах была неподвижна, — говорит Матео.Его последняя работа — «Некролог для Венеции» — город, вырезанный из льда Гренландии. Каждые 12 часов фигуры тают, оставляя лужицы с координатами: 45.4341° N, 12.3385° E. За фасадом гения Матео скрывает страх стать частью шума, который он ненавидит. Его дочь Аурелия, унаследовавшая слух матери, не слышит его «звуков тишины». «Папа, это просто вой ветра», — говорит она, слушая запись ледника. Матео молчит, зная, что однажды и её голос станет экспонатом в его архиве. Отношения с отцом, прикованным к инвалидной коляске, напряжены. Лоренцо называет его работы «мазнёй»: «Ты хоронишь то, что я пытался спасти!». Но когда Матео вставляет катушку с записью колоколов Сан-Марко в старый магнитофон, Лоренцо плачет. Матео верит, что тишина — последний язык, который поймут все. Его выставки — не инсталляции, а крики в пустоту. «Мы хороним миры, даже не узнав их имён», — говорит он на лекции в ООН, включая запись пения птицы додо, реконструированную по ДНК. В планах — «Эхо»: сфера из чёрного стекла, поглощающая звук и возвращающая его через сто лет. «Возможно, тогда кто-то услышит», — говорит он, зная, что проект никогда не завершится. Когда вода поднимается к порогу его мастерской, Матео смеётся. Он уже вырезал свою гондолу из льда, готовясь плыть в океан, где тишина — единственный бог. «Искусство — это не спасение, — шепчет он. — Это эпитафия».
7.Matteo Bich может носить маску на постоянной основе для сокрытия шрамов на лице ((Обязательно одобрение лидера фракции и пометка в мед. карте (Исключение: Goverment))
Имя фамилия: Matteo Bich
Возраст: 22 года
Пол: : Мужской
Год рождения: 03.06.1996
Место рождения: Венеция
2. Внешние признаки
Национальность: Итальянец
Рост: 180 см
Вес: 83 кг
Цвет волос: Черный
Цвет глаз: Зеленый
Татуировки: Имеются
3.Родители
Матео родился в Венеции, в доме, который был не просто жилищем, а хранителем семейных знаний и опыта, накопленного поколениями. Его отец, Лоренцо Гальван, принадлежал к династии реставраторов, чьи предки восстанавливали фрески в базилике Сан-Марко после пожара 1419 года. Лоренцо не просто ремонтировал трещины — он вступал в диалог с тенями мастеров прошлого. «Каждый мазок — это вопрос, брошенный сквозь века, — говорил он сыну, растирая в мраморной ступке лазурит для ультрамарина. — И если вслушаться, мастера тебе ответят». Однажды, работая над фреской «Святой Георгий и дракон» в церкви Сан-Джорджо-Маджоре, Лоренцо обнаружил под слоем копоти след детской ладони — отпечаток XV века. «Она была здесь, — шептал он, прижимая свою руку к холодной стене. — Девочка, которая смотрела, как её отец рисует небо».
Мать Матео, София Гальван, была дочерью корабельного плотника, чьи предки строили гондолы. Она создавала скрипки из обломков затонувших кораблей, веря, что дерево хранит души погибших. Её самый известный инструмент, скрипка «Сирена» была вырезана из мачты галеона «La Speranza», затонувшего в 1672 году. Когда на нём играли, струны издавали звук, похожий на женский плач. Говорили, что это голос капитановой дочери, утонувшей в ночь крушения. «Дерево помнит боль, — говорила София, проводя пальцем по трещине на доске. — Оно поёт, только если ты готов услышать его песнь». Их дом был полем битвы между вечностью и мгновением. В гостиной висел холст с незаконченной фреской — Мадонна, чьи глаза Лоренцо переписывал десять лет. В углу лежали обгоревшие доски — остатки скрипки, которую София бросила в камин после спора о смысле искусства. «Ты уничтожаешь историю!» — кричал Лоренцо. «Нет, — отвечала София, — я освобождаю её от формы». Матео рос среди этих противоречий. В пять лет он собрал свой первый «оркестр»: подвесил к потолку рыболовные крючки с осколками муранского стекла. Когда ночной бриз врывался в окно, стёкла сталкивались, рождая мелодию, которую София назвала «Реквиемом». Лоренцо молча плакал — он узнал звон колоколов Сан-Марко, рухнувших в 1902 году.
4.Детство
12 лет стали для Матео возрастом откровения. В ту ноябрьскую ночь вода поднялась до 187 см. Вода ворвалась в дом, как разъярённый титан, смывая фрески, книги, семейные фотографии. Лоренцо, пытаясь спасти фрагмент «Страшного суда» Тинторетто, сорвался с лесов. Матео нашёл его лежащим в луже, лицо испещрено синими прожилками ультрамарина. «Рисуй, — прошептал отец, сунув сыну кисть. — Каждый мазок — глоток воздуха для тех, кто задохнулся в воде». На следующий день Матео стал археологом собственной катастрофы. Он собирал артефакты потопа: Часы «Марчелло» с остановившимися стрелками на 21:07 — час, когда волна выбила окно. Письмо невесты моряку, где слова «люблю» и «вернусь» расплылись в синих пятнах.Кукла «Анжела» с выколотыми глазами, найденная у церкви Сан-Джакомо. Из этого хаоса он строил «острова памяти» — хрупкие плоты, плывущие по каналам. Первый, «Колыбель Потери», был собран из дверей затопленных домов. На каждой висел колокольчик, звенящий при малейшем ветерке. Ночью, когда туман окутывал Венецию, звон разносился, будто плач призраков. Горожане плевались: «Безумец! Ты выставляешь наш стыд напоказ!». Но старый стеклодув Энрико, потерявший мастерскую, подарил Матео осколки витражей XII века из церкви Санта-Мария-делла-Салюте. «Ты знаешь что с ними делать, — сказал он. — Тебе они нужнее». Именно тогда Матео начал "записывать тишину". С помощью катушечного магнитофна «Grundig» 1960-х он ловил звуки умирающего города: Скрип гондол, цепляющихся за затопленные балконы. Эхо шагов по мосту Риальто, где когда-то торговали шелком, а теперь — пластиковыми масками. Вой кошек в руинах палаццо, ставших их последним приютом. Плёнки он хранил в жестяных коробках, залитых воском. «Это не шум, — говорил он матери. — Это последние слова Венеции перед тем, как она закроет глаза».
5.Образование
В Академии изящных искусств Венеции Матео прозвали «Апостолом распада». Вместо кистей он использовал шприцы с соляной кислотой, вытравливая узоры на ржавых металлических листах. Тогда же он и получил свои шрамы. Сломанный носик шприца с кислотой плохо её разливал, Матео решил посмотреть что с ним и вдруг шприц брызнул кислоту ему в лицо. Кислота попала на правые скулы, бровь, и из-за сопутствующих кислот в растворе Матео вызвали сильные химические ожоги и обозобразили лицо Матео. Врачи смогли лишь ускорить реабилитацию, но окончательно избавиться от шрамов не получилось. Одногрупники и окружение Матео отнеслось к нему с пониманием. Никаких издевок, подколов в его сторону не было. Всё-же по ркончанию университета не смотря на трудности он отлично спраыился с итоговым проектом. Его дипломная работа, «Хор Безмолвия», взорвала консервативное сообщество. 333 колокола, вырезанных из глыб антарктического льда, подвесили над Гранд-каналом. По мере таяния капли падали в медные чаши, воспроизводя мелодию, которую Матео услышал в тишине после отлива. «Это отлив Венеции!» — кричал профессор Альберти, но на рассвете, когда солнце превратило лёд в воду, тысячи стояли молча, наблюдая, как город поглощает свои слёзы.После скандала Матео уехал в Киото, где учился у 94-летнего мастера кумико — Такуми Хироши, пережившего атомную бомбардировку. Старик создавал деревянные решётки без гвоздей, вставляя в трещины полоски рисовой бумаги с хайку. Матео добавил к стилю звук: между планками он прятал камертоны, которые начинали вибрировать при малейшем движении воздуха. Его работа «Лес, который помнит» — лабиринт из 1000 панелей — рассказывал историю каждого дерева: от первого ростка до удара топора. Посетители слышали шелест листьев, скрип ветвей, предсмертный стон ствола. Возвращение в Венецию стало шоком. На месте булочной, где он покупал канноли, продавали фастфуд, а гондольеры рекламировали селфи-туры. Матео закрылся в мастерской, но вода пришла к нему в снах. Он просыпался с солёным привкусом на губах, чувствуя, как волны стирают его прошлое.
6.Настоящее время
Сегодня мастерская Матео — «Battito» — крепость на борту баржи XVII века. Здесь он создаёт искусство из обломков трагедий: 1. «Шёпот потопа» — стеклянные колонны, заполненные водой из каналов. Прикосновение к ним оживляет голоса жертв наводнения: старуха, читающая молитву, ребёнок, зовущий собаку, часы, бьющие полночь. Каждая колонна — капсула времени, где смешались слёзы, соль и страх; 2. «Карты памяти» — глобусы с озоновыми дырами, заклеенными нотами из дневников полярников. Через кохлеарные импланты глухие слышат тишину — вой ветра над пустыми ледниками; 3.«Колыбельные для Атлантиды» — раковины, вытравленные кислотой до прозрачности. Их слив превращен воспроизводит звуковые дорожки: приложите ухо — услышите рёв мамонта в вечной мерзлоте, шёпот библиотекарей Александрии, последний вздох дронта.
После потери слуха на левое ухо Матео создал «Вибрационный скафандр» — костюм с 200 датчиками, переводящими звук в тактильные сигналы. Глухие танцуют под музыку: виолончель — волны тепла вдоль позвоночника, барабаны — пульсация в висках, флейта — мурашки на кончиках пальцев. «Ты вернул мне радость от музыки», — сказал старый рыбак Карло, впервые «услышав» шум прибоя через 30 лет тишины. Матео же привык к своим шрамам, только на публике он показывается в черной шелковой маске которая отлично дополняет его образ. Маску он носит что бы не ставить людей в неловкое положение и к нему не относились... по особенному. Его главный проект — «Архив Апокалипсиса» — хранится в заброшенном бункере на острове Сан-Микеле. Здесь собраны звуки умерщего мира: Рёв ледника Якобсхавн, записанный за час до его распада. Стрекот цикад из леса Амазонии, вырубленного через неделю после записи. Молитва последнего монаха монастыря Маар-Муссы, разрушенного снарядом. Жемчужина коллекции — песня стеклянной лягушки, исчезнувшей в 2013 году. Когда её проигрывают в подземном зале, стены покрываются инеем — будто пространство замерзает от горя. Сейчас Матео берется за «Забвение» — инсталляцию в здании старой больницы Оспедале. Он превратил палаты в гигантский музыкальный инструмент: ветер гуляет по коридорам, заставляя дрожать оконные рамы, а воздух в вентиляционных шахтах поёт мелодии из дневников умерших. Власти требуют сноса: «Это здание в аварийном состоянии», но каждую полночь в окнах загораются огни, а из трубы доносится хриплый кашель тех, кого больше нет. В углу мастерской стоит шкатулка. Внутри — стеклянная сфера с тишиной, записанной в момент рождения дочери Аурелии. «Она появилась на свет в час, когда вода в каналах была неподвижна, — говорит Матео.Его последняя работа — «Некролог для Венеции» — город, вырезанный из льда Гренландии. Каждые 12 часов фигуры тают, оставляя лужицы с координатами: 45.4341° N, 12.3385° E. За фасадом гения Матео скрывает страх стать частью шума, который он ненавидит. Его дочь Аурелия, унаследовавшая слух матери, не слышит его «звуков тишины». «Папа, это просто вой ветра», — говорит она, слушая запись ледника. Матео молчит, зная, что однажды и её голос станет экспонатом в его архиве. Отношения с отцом, прикованным к инвалидной коляске, напряжены. Лоренцо называет его работы «мазнёй»: «Ты хоронишь то, что я пытался спасти!». Но когда Матео вставляет катушку с записью колоколов Сан-Марко в старый магнитофон, Лоренцо плачет. Матео верит, что тишина — последний язык, который поймут все. Его выставки — не инсталляции, а крики в пустоту. «Мы хороним миры, даже не узнав их имён», — говорит он на лекции в ООН, включая запись пения птицы додо, реконструированную по ДНК. В планах — «Эхо»: сфера из чёрного стекла, поглощающая звук и возвращающая его через сто лет. «Возможно, тогда кто-то услышит», — говорит он, зная, что проект никогда не завершится. Когда вода поднимается к порогу его мастерской, Матео смеётся. Он уже вырезал свою гондолу из льда, готовясь плыть в океан, где тишина — единственный бог. «Искусство — это не спасение, — шепчет он. — Это эпитафия».
7.Matteo Bich может носить маску на постоянной основе для сокрытия шрамов на лице ((Обязательно одобрение лидера фракции и пометка в мед. карте (Исключение: Goverment))
