- Автор темы
- #1
I. Основная информация
Пол: Мужской
Возраст: 28 Лет
Дата рождения: 10.02.1997
Место рождения: Портленд, штат Орегон, США
Паспорт(Фото):
II. Внешние признаки
Рост: 185 см
Вес: 89 кг
Цвет волос: Каштановый
Цвет глаз: Коричнево-Зеленый
Татуировки: Многочисленные татуировки на ногах
Телосложение: Спортивное
Особенности: Лицо всегда скрыто под маской. Под ней — три уродующих шрама на правой стороне лица.
Профессия: Коллекционер, реставратор и торговец антикварным оружием.
Хобби: История вооружений, стрельба, мотокросс, ножевой бой.
Фото:
III. Родители:
Мать — Элизабет Моррис-Ганнибалова
(урождённая Моррис)
Элизабет родилась в Сиэтле, в семье школьных учителей. Её отец преподавал английскую литературу, мать — музыку. С юных лет она была начитанной, спокойной, доброй, но твёрдой женщиной. Познакомилась с Николаем в 80-х, когда тот пришёл в библиотеку, где она работала, в поисках книг о гражданской войне в США. Он плохо говорил по-английски, но смотрел так, что у Элизабет перехватило дыхание. Через год они поженились.
Элизабет всегда была противоположностью мужа: мягкая, терпеливая, эмоционально тёплая. Она приучала Павла к книгам, рассказывала ему истории не про пули, а про людей. Именно она научила сына читать классику, писать без ошибок и различать добро от зла не по форме, а по сути. Пока отец учил обращаться с оружием, мать учила обращаться со словами.
Когда Павел получил ранения и вернулся домой, Элизабет была той, кто не отворачивался. Она не боялась шрамов. Она гладила его по плечу и говорила:
“Ты остался собой — и это главное. Всё остальное можно скрыть маской, но не сердце.”
После смерти Николая именно Элизабет настояла, чтобы Павел не замкнулся окончательно. Она поддерживала его, пока он жил в Неваде, звонила, писала письма, отправляла книги и вырезки из газет с оружейными статьями. Даже после её смерти (она скончалась в 2021 году от рака лёгких), Павел хранит её письма, и в каждом — слова поддержки, будто голос из прошлого, не дающий сломаться.
Отец — Николай Ганнибалов
Николай Ганнибалов родился в Ленинграде в 1954 году, в семье потомственных военных. Его дед воевал под Сталинградом, отец — в Корее, а сам Николай пошёл по той же стезе. Он окончил Суворовское училище, позже — Военно-техническую академию в Москве. Однако жизнь в Советском Союзе казалась ему замкнутой и предсказуемой, а он всегда стремился к большему.
В конце 70-х он эмигрировал в США — через долгий и опасный путь через Венгрию и Италию. В Америке осел в Портленде, где устроился на склад оружейного оборудования при городской полиции. Работал техническим специалистом: разбирал, обслуживал и чинил оружие, иногда консультировал детективов по следам на стреляных гильзах. Несмотря на статус эмигранта, быстро заработал уважение среди коллег. Был строг, пунктуален, немногословен, но обладал феноменальной памятью и железной логикой.
Николай воспитывал Павла в жёсткой дисциплине. Он не кричал, не поднимал руку — он смотрел так, что у ребёнка не возникало желания ослушаться. Именно от отца Павел перенял военную прямолинейность, любовь к порядку, уважение к оружию как к инструменту, требующему мастерства. Николай часто говорил:
“Настоящий мужчина не стреляет первым. Он смотрит — и этого уже достаточно.”
Каждую субботу отец и сын разбирали один пистолет или винтовку из домашнего сейфа. Николай рассказывал истории о войне, о дедах, о подлинной чести. Но в 2005 году, когда Павел был на службе, Николай внезапно скончался от сердечного приступа, не дождавшись возвращения сына. Это стало одним из самых тяжёлых ударов в жизни Павла. До сих пор в его мастерской стоит портрет отца и старый армейский ящик с инструментами, которыми когда-то учился пользоваться сам Павел.
IV. Детство:
Павел родился в американской семье с русскими корнями. Его отец, Николай Ганнибалов, эмигрировал в США в 70-х и работал оружейником на складе полиции Портленда. С детства Павел был окружён металлом, запахом масла и деревянными прикладами. Отец обучал его обращаться с оружием с уважением, как с наследием, а не как с инструментом насилия.
У них дома было больше винтовок, чем книг, и Павел с юных лет знал названия деталей не хуже, чем алфавит.
Когда другие дети играли в приставки, Павел разбирал старые затворы и собирал их снова. В восемь лет он восстановил ржавый Colt 1911, найденный на чердаке. В двенадцать — он уже читал книги о баллистике и истории вооружений. Он не был просто увлечён — он был одержим. Ему казалось, что за каждым оружием стоит история, и это единственный способ её «услышать».
V. Образование:
Павел рос в небогатом районе Портленда, но уже в школе выделялся среди сверстников нестандартным мышлением и технической одарённостью. Он не был отличником, но всё, что касалось механики, истории и оружия — усваивал мгновенно. Его любимыми предметами были история США, труд и физика.
После окончания школы он поступил в технический колледж Портленда на специальность «Оружейное дело и технологии безопасности». Там он получил первую официальную квалификацию по разборке и обслуживанию стрелкового оружия. На втором курсе прошёл стажировку в местной оружейной мастерской, где восстановил первый винчестер XIX века, что принесло ему уважение преподавателей.
Однако на последнем курсе он бросил учёбу — чувствовал, что ему не хватает настоящей практики. В 2019 году, когда США активно вели кампанию за рубежом, Павел подписал контракт с армией, решив: “лучше учиться в бою, чем сидеть в классе”.
VI. Взрослая жизнь:
Служба в армии США стала для Павла не просто работой — она была его внутренним призванием. Он быстро зарекомендовал себя как хладнокровный, дисциплинированный солдат с глубоким техническим знанием оружия и сильной моральной стойкостью. Его уважали — не за болтовню, а за умение решать задачи без лишнего шума. Он знал, как работает каждый механизм, как звучит изношенный затвор, как по отдаче определить заводской брак. В его руках оружие не просто стреляло — оно работало, как швейцарский хронометр.
Сначала его направили в Афганистан, потом — в Ирак. Он участвовал в ряде сложных операций: сопровождение колонн, зачистки, разведка. Именно на одной из таких операций, в иракском городе Фаллуджа, его судьба резко изменилась. Подразделение Павла было отправлено на проверку многоквартирного комплекса, в котором предположительно скрывались боевики. Во время зачистки здания прогремел взрыв — противник установил ловушку-растяжку. Павел оказался ближе всех к эпицентру.
Граната взорвалась на лестничной площадке. Осколки прошили воздух, и один из них — раскалённый, неровный, словно кусок самого ада — попал ему в лицо. Левую скулу разорвало. Веко провисло. Кожа обуглилась. Он выжил — по армейским меркам, чудом. Очнулся в госпитале на базе в Рамштайне. Первое, что увидел — собственное искажённое отражение в зеркальной панели над койкой. Он не сразу понял, что это его лицо. Но когда понял — глаза снова закрыл. И больше не искал зеркал без крайней нужды.
Несколько месяцев Павел проходил реабилитацию. Операции, пластика, восстановление тканей — всё это спасло ему лицо как структуру, но не как облик. Он остался с глубокими, зловещими шрамами, перекошенным веком и нарушенной симметрией. Но куда глубже были шрамы на уровне психики. После выписки из военного госпиталя Павел вернулся в дом своих родителей. Физически он уже мог ходить, есть, выполнять простые действия — но настоящая реабилитация только начиналась. Официальные процедуры закончились, врачи поставили «годен к гражданской жизни», а вот душа и тело — всё ещё были в осколках.
Шрамы на лице тянули кожу. Ощущения были как после ожога, который никогда не уходит: зуд, натяжение, покалывание в холодную погоду. Веко не полностью закрывалось, и иногда слеза вытекала, будто он плакал без причины. Первые недели он вставал по утрам не по будильнику, а по боли. И каждый день начинался с ритуала — заживления.
Он создал себе особый распорядок, дисциплину, которую не нарушал ни при каких условиях — так он заменял хаос контролем.
Каждое утро он мыл лицо тёплой водой с мылом на основе трав — на ромашке, календуле и зверобое, веря в их успокаивающий эффект.
Затем Павел обрабатывал шрамы мазями, прописанными врачами — сначала с антибиотиками, потом с восстанавливающим эффектом: силиконовые гели, кремы с витамином Е, регенерационные масла.
Но этого было мало. Он пошёл дальше.
Он начал изучать альтернативные методы — не ради чудес, а потому что не верил, что «аптечное» восстановит то, что было разрушено внутри. Он читал о восточной медицине, пробовал компрессы на основе мёда и чёрного тмина, делал маски из голубой глины, заказывал через ветеранские сообщества редкие восстанавливающие мази из Кореи и Израиля, которыми пользовались после ожогов.
Каждое прикосновение к лицу было болезненным, но Павел относился к этому как к боевому ритуалу. Он не ждал результата. Он принимал процесс. Потому что в отличие от боя — это было сражение, которое нельзя выиграть раз и навсегда. Только сдерживать.
Он не позволял никому помогать ему. Это было его личное поле битвы. Каждый раз, когда он наносил мазь на шрам, он смотрел в зеркало. Не отводил взгляда. Он учил себя жить с тем, что видит. Постепенно боль ушла. Осталось лишь чувство присутствия — как будто на лице навсегда осталась маска из внутреннего жара.
Вместе с физическим заживлением он начал восстанавливать и психику. Читал философов, слушал музыку, писал короткие заметки о своих состояниях. Порой он просто сидел у себя в комнате в полумраке, с включённой старой радиостанцией отца, где шли военные частоты — будто слушая чужие приказы, чтобы не забыть, кто он.
Когда воспаления сошли, кожа затянулась и перестала кровить, он впервые позволил себе выйти из дома без бинтов. Но пройти мимо детской площадки и поймать взгляд мальчика, испуганного его лицом, — было тяжелее, чем войти в пыльный дом в Ираке. В ту же ночь он окончательно решил: лицо больше не для улицы.
Именно в этот момент заживление перешло в форму принятия, а принятие — в создание защиты. Он больше не пытался вернуть прежнюю внешность. Он не верил в пластическую магию.
Он начал лечить себя, а не шрамы.
Вернувшись в США, он пытался жить как прежде. Но каждое зеркало, каждый взгляд прохожего, каждая тень на лице напоминали ему о том, каким он стал.
Сначала он носил капюшон. Потом — широкую бандану, натянутую до глаз. Но это не спасало. Взгляды всё равно проникали. Люди либо жалели, либо сторонились. Кто-то пугался. Кто-то шептался. Павел чувствовал, как общество медленно превращает его в символ чуждости — и он начал прятаться.
Однажды, проходя мимо витрины военного магазина, он увидел простую чёрную полумаску из тактического материала. Без логотипов. Без яркости. Строгая, чистая, функциональная. Он зашёл, примерил — и в первый раз за долгое время ощутил тишину внутри себя. Без суждений. Без жалости. Без чужих глаз, вырезающих тебя взглядом. Примечание ( Маска стала финальным штрихом: когда кремы, гели и время сделали всё, что могли — Павел надел её не как броню, а как новую кожу, уже без боли.)
С тех пор он стал носить маску всегда, когда выходил за пределы дома. Сначала одну — потом сделал несколько, модифицировал каждую под свой стиль: изолировал дыхание, укрепил фиксаторы, поставил анатомическую подкладку. Это стало его частью. Его щитом. Его второй кожей. Не способом спрятаться — а способом сохранить себя наедине с собой.
Когда кто-то спрашивал — «зачем ты её носишь?» — он отвечал тихо и прямо:
“Чтобы не видеть, как вы смотрите.”
После увольнения с военной службы Павел не сразу нашёл себе место. Он пробовал работать техником в мастерских, консультантом в оружейных магазинах, но чужие взгляды преследовали его и там. Тогда он уехал в Лос Анджелес . Там он нашёл старую автомастерскую, выкупил её и начал превращать в мастерскую по реставрации и сборке оружия. Именно там началась его вторая взрослая жизнь — жизнь не как солдата, а как мастера.
Он стал коллекционировать оружие. Находить поломанные или списанные стволы — со своим прошлым, со своей болью. Он восстанавливал их с той же точностью, с какой собирал когда-то себя. Каждое оружие получало вторую жизнь — как и он. И в этом был смысл. В этом была правда.
Он стал тем, кто даёт шанс на возвращение — вещам, себе, прошлому.
Сегодня его знают немногие. Те, кто знает — уважают. Он не любит публику, не доверяет словам, но если ты пришёл к нему с оружием, у которого есть история — он починит. Молча. Без вопросов. Под маской, которая теперь уже не просто защита — а печать пережитого и символ выжившего.
VII. Настоящее время:
Сегодня Павел Ганнибалов — известный, хоть и скрытный, оружейный мастер и коллекционер, живущий в Лос-Сантосе. Его мастерская “Gannibalov Armory” расположена в старом промышленном здании за чертой города. Снаружи она ничем не примечательна, но внутри — как музей эпох: полки с револьверами времен Гражданской войны, сабли, самурайские катаны, редкие пистолеты и винтовки, каждая из которых прошла через его руки и была спасена от забвения.
Павел тщательно скрывает свою личность. Он всегда носит маску — сдержанную, тёмную, тактического типа. Лишь немногие видели, что под ней. Для окружающих он — легенда: молчаливый мастер с тяжёлым взглядом и руками, чёрными от оружейного масла.
Он не участвует в обычной жизни города, не любит светские беседы и шумные компании. Его можно найти либо в мастерской, либо в тире, либо на ночных поездках по пустыне на мотоцикле. Иногда он проводит мастер-классы для избранных, берёт учеников — если чувствует в человеке настоящую страсть к оружейному ремеслу.
Его цель теперь — собрать идеальную коллекцию оружия, отражающую историю войны, выживания и чести. Он говорит, что хочет собрать “сталь, которая пережила века — и осталась достойной”.
VIII.Итоги
Pavel Gannibalov имеет право носить маску постоянной основе / в частных и государственных структурах с целью сокрытия шрама на левой части лица.
Дает возможность носить маску (не нарушая правила сервера и RP-модель сотрудника).
Примечание: С одобрения Лидера фракции или администрации сервера.
Pavel Gannibalov является консультантом по вопросам безопасности и имеет возможность коллекционировать оборудование и средства защиты.
Даёт возможность получить лицензию коллекционера в Government.
Примечание: Не даёт право сливать склад/нарушать правила проекта/сервера.
Пол: Мужской
Возраст: 28 Лет
Дата рождения: 10.02.1997
Место рождения: Портленд, штат Орегон, США
Паспорт(Фото):
II. Внешние признаки
Рост: 185 см
Вес: 89 кг
Цвет волос: Каштановый
Цвет глаз: Коричнево-Зеленый
Татуировки: Многочисленные татуировки на ногах
Телосложение: Спортивное
Особенности: Лицо всегда скрыто под маской. Под ней — три уродующих шрама на правой стороне лица.
Профессия: Коллекционер, реставратор и торговец антикварным оружием.
Хобби: История вооружений, стрельба, мотокросс, ножевой бой.
Фото:
III. Родители:
Мать — Элизабет Моррис-Ганнибалова
(урождённая Моррис)
Элизабет родилась в Сиэтле, в семье школьных учителей. Её отец преподавал английскую литературу, мать — музыку. С юных лет она была начитанной, спокойной, доброй, но твёрдой женщиной. Познакомилась с Николаем в 80-х, когда тот пришёл в библиотеку, где она работала, в поисках книг о гражданской войне в США. Он плохо говорил по-английски, но смотрел так, что у Элизабет перехватило дыхание. Через год они поженились.
Элизабет всегда была противоположностью мужа: мягкая, терпеливая, эмоционально тёплая. Она приучала Павла к книгам, рассказывала ему истории не про пули, а про людей. Именно она научила сына читать классику, писать без ошибок и различать добро от зла не по форме, а по сути. Пока отец учил обращаться с оружием, мать учила обращаться со словами.
Когда Павел получил ранения и вернулся домой, Элизабет была той, кто не отворачивался. Она не боялась шрамов. Она гладила его по плечу и говорила:
“Ты остался собой — и это главное. Всё остальное можно скрыть маской, но не сердце.”
После смерти Николая именно Элизабет настояла, чтобы Павел не замкнулся окончательно. Она поддерживала его, пока он жил в Неваде, звонила, писала письма, отправляла книги и вырезки из газет с оружейными статьями. Даже после её смерти (она скончалась в 2021 году от рака лёгких), Павел хранит её письма, и в каждом — слова поддержки, будто голос из прошлого, не дающий сломаться.
Отец — Николай Ганнибалов
Николай Ганнибалов родился в Ленинграде в 1954 году, в семье потомственных военных. Его дед воевал под Сталинградом, отец — в Корее, а сам Николай пошёл по той же стезе. Он окончил Суворовское училище, позже — Военно-техническую академию в Москве. Однако жизнь в Советском Союзе казалась ему замкнутой и предсказуемой, а он всегда стремился к большему.
В конце 70-х он эмигрировал в США — через долгий и опасный путь через Венгрию и Италию. В Америке осел в Портленде, где устроился на склад оружейного оборудования при городской полиции. Работал техническим специалистом: разбирал, обслуживал и чинил оружие, иногда консультировал детективов по следам на стреляных гильзах. Несмотря на статус эмигранта, быстро заработал уважение среди коллег. Был строг, пунктуален, немногословен, но обладал феноменальной памятью и железной логикой.
Николай воспитывал Павла в жёсткой дисциплине. Он не кричал, не поднимал руку — он смотрел так, что у ребёнка не возникало желания ослушаться. Именно от отца Павел перенял военную прямолинейность, любовь к порядку, уважение к оружию как к инструменту, требующему мастерства. Николай часто говорил:
“Настоящий мужчина не стреляет первым. Он смотрит — и этого уже достаточно.”
Каждую субботу отец и сын разбирали один пистолет или винтовку из домашнего сейфа. Николай рассказывал истории о войне, о дедах, о подлинной чести. Но в 2005 году, когда Павел был на службе, Николай внезапно скончался от сердечного приступа, не дождавшись возвращения сына. Это стало одним из самых тяжёлых ударов в жизни Павла. До сих пор в его мастерской стоит портрет отца и старый армейский ящик с инструментами, которыми когда-то учился пользоваться сам Павел.
IV. Детство:
Павел родился в американской семье с русскими корнями. Его отец, Николай Ганнибалов, эмигрировал в США в 70-х и работал оружейником на складе полиции Портленда. С детства Павел был окружён металлом, запахом масла и деревянными прикладами. Отец обучал его обращаться с оружием с уважением, как с наследием, а не как с инструментом насилия.
У них дома было больше винтовок, чем книг, и Павел с юных лет знал названия деталей не хуже, чем алфавит.
Когда другие дети играли в приставки, Павел разбирал старые затворы и собирал их снова. В восемь лет он восстановил ржавый Colt 1911, найденный на чердаке. В двенадцать — он уже читал книги о баллистике и истории вооружений. Он не был просто увлечён — он был одержим. Ему казалось, что за каждым оружием стоит история, и это единственный способ её «услышать».
V. Образование:
Павел рос в небогатом районе Портленда, но уже в школе выделялся среди сверстников нестандартным мышлением и технической одарённостью. Он не был отличником, но всё, что касалось механики, истории и оружия — усваивал мгновенно. Его любимыми предметами были история США, труд и физика.
После окончания школы он поступил в технический колледж Портленда на специальность «Оружейное дело и технологии безопасности». Там он получил первую официальную квалификацию по разборке и обслуживанию стрелкового оружия. На втором курсе прошёл стажировку в местной оружейной мастерской, где восстановил первый винчестер XIX века, что принесло ему уважение преподавателей.
Однако на последнем курсе он бросил учёбу — чувствовал, что ему не хватает настоящей практики. В 2019 году, когда США активно вели кампанию за рубежом, Павел подписал контракт с армией, решив: “лучше учиться в бою, чем сидеть в классе”.
VI. Взрослая жизнь:
Служба в армии США стала для Павла не просто работой — она была его внутренним призванием. Он быстро зарекомендовал себя как хладнокровный, дисциплинированный солдат с глубоким техническим знанием оружия и сильной моральной стойкостью. Его уважали — не за болтовню, а за умение решать задачи без лишнего шума. Он знал, как работает каждый механизм, как звучит изношенный затвор, как по отдаче определить заводской брак. В его руках оружие не просто стреляло — оно работало, как швейцарский хронометр.
Сначала его направили в Афганистан, потом — в Ирак. Он участвовал в ряде сложных операций: сопровождение колонн, зачистки, разведка. Именно на одной из таких операций, в иракском городе Фаллуджа, его судьба резко изменилась. Подразделение Павла было отправлено на проверку многоквартирного комплекса, в котором предположительно скрывались боевики. Во время зачистки здания прогремел взрыв — противник установил ловушку-растяжку. Павел оказался ближе всех к эпицентру.
Граната взорвалась на лестничной площадке. Осколки прошили воздух, и один из них — раскалённый, неровный, словно кусок самого ада — попал ему в лицо. Левую скулу разорвало. Веко провисло. Кожа обуглилась. Он выжил — по армейским меркам, чудом. Очнулся в госпитале на базе в Рамштайне. Первое, что увидел — собственное искажённое отражение в зеркальной панели над койкой. Он не сразу понял, что это его лицо. Но когда понял — глаза снова закрыл. И больше не искал зеркал без крайней нужды.
Несколько месяцев Павел проходил реабилитацию. Операции, пластика, восстановление тканей — всё это спасло ему лицо как структуру, но не как облик. Он остался с глубокими, зловещими шрамами, перекошенным веком и нарушенной симметрией. Но куда глубже были шрамы на уровне психики. После выписки из военного госпиталя Павел вернулся в дом своих родителей. Физически он уже мог ходить, есть, выполнять простые действия — но настоящая реабилитация только начиналась. Официальные процедуры закончились, врачи поставили «годен к гражданской жизни», а вот душа и тело — всё ещё были в осколках.
Шрамы на лице тянули кожу. Ощущения были как после ожога, который никогда не уходит: зуд, натяжение, покалывание в холодную погоду. Веко не полностью закрывалось, и иногда слеза вытекала, будто он плакал без причины. Первые недели он вставал по утрам не по будильнику, а по боли. И каждый день начинался с ритуала — заживления.
Он создал себе особый распорядок, дисциплину, которую не нарушал ни при каких условиях — так он заменял хаос контролем.
Каждое утро он мыл лицо тёплой водой с мылом на основе трав — на ромашке, календуле и зверобое, веря в их успокаивающий эффект.
Затем Павел обрабатывал шрамы мазями, прописанными врачами — сначала с антибиотиками, потом с восстанавливающим эффектом: силиконовые гели, кремы с витамином Е, регенерационные масла.
Но этого было мало. Он пошёл дальше.
Он начал изучать альтернативные методы — не ради чудес, а потому что не верил, что «аптечное» восстановит то, что было разрушено внутри. Он читал о восточной медицине, пробовал компрессы на основе мёда и чёрного тмина, делал маски из голубой глины, заказывал через ветеранские сообщества редкие восстанавливающие мази из Кореи и Израиля, которыми пользовались после ожогов.
Каждое прикосновение к лицу было болезненным, но Павел относился к этому как к боевому ритуалу. Он не ждал результата. Он принимал процесс. Потому что в отличие от боя — это было сражение, которое нельзя выиграть раз и навсегда. Только сдерживать.
Он не позволял никому помогать ему. Это было его личное поле битвы. Каждый раз, когда он наносил мазь на шрам, он смотрел в зеркало. Не отводил взгляда. Он учил себя жить с тем, что видит. Постепенно боль ушла. Осталось лишь чувство присутствия — как будто на лице навсегда осталась маска из внутреннего жара.
Вместе с физическим заживлением он начал восстанавливать и психику. Читал философов, слушал музыку, писал короткие заметки о своих состояниях. Порой он просто сидел у себя в комнате в полумраке, с включённой старой радиостанцией отца, где шли военные частоты — будто слушая чужие приказы, чтобы не забыть, кто он.
Когда воспаления сошли, кожа затянулась и перестала кровить, он впервые позволил себе выйти из дома без бинтов. Но пройти мимо детской площадки и поймать взгляд мальчика, испуганного его лицом, — было тяжелее, чем войти в пыльный дом в Ираке. В ту же ночь он окончательно решил: лицо больше не для улицы.
Именно в этот момент заживление перешло в форму принятия, а принятие — в создание защиты. Он больше не пытался вернуть прежнюю внешность. Он не верил в пластическую магию.
Он начал лечить себя, а не шрамы.
Вернувшись в США, он пытался жить как прежде. Но каждое зеркало, каждый взгляд прохожего, каждая тень на лице напоминали ему о том, каким он стал.
Сначала он носил капюшон. Потом — широкую бандану, натянутую до глаз. Но это не спасало. Взгляды всё равно проникали. Люди либо жалели, либо сторонились. Кто-то пугался. Кто-то шептался. Павел чувствовал, как общество медленно превращает его в символ чуждости — и он начал прятаться.
Однажды, проходя мимо витрины военного магазина, он увидел простую чёрную полумаску из тактического материала. Без логотипов. Без яркости. Строгая, чистая, функциональная. Он зашёл, примерил — и в первый раз за долгое время ощутил тишину внутри себя. Без суждений. Без жалости. Без чужих глаз, вырезающих тебя взглядом. Примечание ( Маска стала финальным штрихом: когда кремы, гели и время сделали всё, что могли — Павел надел её не как броню, а как новую кожу, уже без боли.)
С тех пор он стал носить маску всегда, когда выходил за пределы дома. Сначала одну — потом сделал несколько, модифицировал каждую под свой стиль: изолировал дыхание, укрепил фиксаторы, поставил анатомическую подкладку. Это стало его частью. Его щитом. Его второй кожей. Не способом спрятаться — а способом сохранить себя наедине с собой.
Когда кто-то спрашивал — «зачем ты её носишь?» — он отвечал тихо и прямо:
“Чтобы не видеть, как вы смотрите.”
После увольнения с военной службы Павел не сразу нашёл себе место. Он пробовал работать техником в мастерских, консультантом в оружейных магазинах, но чужие взгляды преследовали его и там. Тогда он уехал в Лос Анджелес . Там он нашёл старую автомастерскую, выкупил её и начал превращать в мастерскую по реставрации и сборке оружия. Именно там началась его вторая взрослая жизнь — жизнь не как солдата, а как мастера.
Он стал коллекционировать оружие. Находить поломанные или списанные стволы — со своим прошлым, со своей болью. Он восстанавливал их с той же точностью, с какой собирал когда-то себя. Каждое оружие получало вторую жизнь — как и он. И в этом был смысл. В этом была правда.
Он стал тем, кто даёт шанс на возвращение — вещам, себе, прошлому.
Сегодня его знают немногие. Те, кто знает — уважают. Он не любит публику, не доверяет словам, но если ты пришёл к нему с оружием, у которого есть история — он починит. Молча. Без вопросов. Под маской, которая теперь уже не просто защита — а печать пережитого и символ выжившего.
VII. Настоящее время:
Сегодня Павел Ганнибалов — известный, хоть и скрытный, оружейный мастер и коллекционер, живущий в Лос-Сантосе. Его мастерская “Gannibalov Armory” расположена в старом промышленном здании за чертой города. Снаружи она ничем не примечательна, но внутри — как музей эпох: полки с револьверами времен Гражданской войны, сабли, самурайские катаны, редкие пистолеты и винтовки, каждая из которых прошла через его руки и была спасена от забвения.
Павел тщательно скрывает свою личность. Он всегда носит маску — сдержанную, тёмную, тактического типа. Лишь немногие видели, что под ней. Для окружающих он — легенда: молчаливый мастер с тяжёлым взглядом и руками, чёрными от оружейного масла.
Он не участвует в обычной жизни города, не любит светские беседы и шумные компании. Его можно найти либо в мастерской, либо в тире, либо на ночных поездках по пустыне на мотоцикле. Иногда он проводит мастер-классы для избранных, берёт учеников — если чувствует в человеке настоящую страсть к оружейному ремеслу.
Его цель теперь — собрать идеальную коллекцию оружия, отражающую историю войны, выживания и чести. Он говорит, что хочет собрать “сталь, которая пережила века — и осталась достойной”.
VIII.Итоги
Pavel Gannibalov имеет право носить маску постоянной основе / в частных и государственных структурах с целью сокрытия шрама на левой части лица.
Дает возможность носить маску (не нарушая правила сервера и RP-модель сотрудника).
Примечание: С одобрения Лидера фракции или администрации сервера.
Pavel Gannibalov является консультантом по вопросам безопасности и имеет возможность коллекционировать оборудование и средства защиты.
Даёт возможность получить лицензию коллекционера в Government.
Примечание: Не даёт право сливать склад/нарушать правила проекта/сервера.
Последнее редактирование: