- Автор темы
- #1
Основная информация
Имя: Dmitriy
Фамилия: Ravenblood
Возраст: 49 лет
Дата рождения: 27.07.1975
Внешние признаки
Рост: 187 см
Цвет волос: бело - серый
Цвет глаз: голубо - серый
Телосложение: мезоморф
Национальность: Русский
Татуировки и прочее: Lines of Fate, ожёг и множественные шрамы на лице
Родители
Отец
Имя Алексея Воронова гремело в мире кардиохирургии. Врач с безупречной международной репутацией, он превратил московскую клинику «Ravenblood Medical Center» в место, куда за спасением ехали политики и звёзды. Дмитрий, его сын, с детства видел два лица отца. Первое — хирург, не терпящий ошибок, превращающий операционный стол в место, где каждое действие просчитано на годы вперёд. Второе — мужчина, который в четыре года поставил сына перед деревянными фигурами и сказал: «Игра учит видеть жертвы». Алексей не боялся брать ребёнка в клинику, где мальчик, затаив дыхание, наблюдал, как отец «чинит сердца» под монотонный звук аппарата искусственного кровообращения.
Мать
Анна Лазарева — креативный директор модного дома «Lazarev Atelier», основанного её отцом. Она создавала авангардные коллекции, смешивая сибирские узоры с французской элегантностью. Анна носила платья с волчьими принтами и учила сына Дмитрия рисовать. Их связь символизирует кожаный браслет с гравировкой волчицы — подарок Дмитрию на 17 лет.
Детство
Дмитрий вырос на стыке двух миров: за завтраком обсуждали хирургические техники, за ужином — модные показы. В 7 лет под руководством отца он впервые зашил лапу раненой собаке, получив в награду игрушечный хирургический набор. Так же он помогал матери с коллекцией «Анатомия моды» — создавал эскизы платьев с принтами сосудов и костей. Один из его рисунков даже попал на показ в Милан.
В раннем возрасте Дмитрий получил от отца в подарок скальпель. Дмитрий пытался практиковаться с ним на различных манекенах. В один из дней он как обычно пытался повторять движения за отцом, но в один момент он задумался и запнувшись упал. Немного полежав на полу он встал, задумавшись о том что произошло только что. Когда Дмитрий встал, не нашёл нигде скальпель. Он посмотрел на пол, а уже на нём лежал скальпель и лужа крови. Дмитрий не сразу понял откуда она и побежал к зеркалу. В зеркале он увидел лицо в крови, а из щеки текла кровь. Как оказалось при падении скальпель проткнул и немного рассек ему щеку.
После этого случае, отец подарил ему специальный чехол для скальпеля, в котором Дмитрий стал его носить. На самом же чехле была подпись "А.В."
Образование
В школе Дмитрий был любопытным и иногда самоуверенным. На уроке химии он решил ускорить эксперимент по созданию «золотого дождя», хотя учитель предупреждал об опасности. Пробирка лопнула от перегрева, кипящий раствор выплеснулся, а Дмитрий, резко отпрыгнув, ударился головой о полку. Осколок стекла оставил глубокий шрам над левой бровью. Последствия оказались неутешительными. Отец наложил 7 швов, отказавшись скрывать шрам, чтобы он напоминал сыну о его ошибках. Одноклассники дразнили «Франкенштейном», из-за чего Дмитрий стал носить чёлку.
Позже он осознал, что спешка и амбиции опасны. Теперь Дмитрий, касаясь шрама, вспоминает тот урок. В 15 лет он сделал первое тату с разрешения мамы, «Crescent» поверх шрама — символ контроля над энергией. Именно эта ошибка привела его в травматологию: он хочет спасать тех, кто, как он сам когда-то, пострадал от неосторожности. Что касательно пострадавших, это не единственная ситуация, когда Дмитрий попал в опасную ситуацию. Когда горел дом семьи, Дмитрий пытался выбежать из него, но по пути упала горящая балка. Она помешала его выходу из дома спокойным образом и ему пришлось выпрыгивать с окна. Когда он разбил окно, он протёр лицо от дыма после чего выпрыгнул из окна. Уже на улице Дмитрий увидел что его губы рассечены. Порезал он их когда протирал лицо руками на которых остались осколки, или же в момент когда он выпрыгнул уже неизвестно. Да и не сильно имеет значение.
В 16 лет Дмитрий получил права, но не проездив и полугода - он попал в аварию на мотоцикле, выполняя трюк. Ему сильно повезло, и из катастрофы он вышел живым. Сломанный остался только нос, который он сломал и порезал во время аварии. Отец провёл сложную операцию, а после сшил для него специальный корсет. Очнувшись, парень увидел, как уставший Алексей дрожит от напряжения, а Анна оттирает его кровь с эскизов. Тогда он понял: хочет спасать жизни, но не превращаться в холодную «машину», как отец.
В Лос-Сантосском медуниверситете Дмитрий сочетал учебу с творчеством. Его любимым предметом была «Психология боли», где он получил высший балл. На факультативе «Медицинский дизайн» создал термохромную шину, выигравшую грант от модного дома матери. Занимался волонтерством нестандартно: рисовал на стенах клиник инфографику первой помощи. Его граффити «Сердце, прошитое линией метро» стало популярным арт-объектом. Но не всё шло гладко. В попытке усовершенствовать «умный» ортез для колена, Дмитрий перемудрил: подключил самодельный усилитель из деталей дефибриллятора. Устройство перегрелось, взорвалось, и капля расплавленного олова оставила на щеке ожёг. А ещё он использовал эскизы матери для запоминания анатомии — например, рисовал сосуды как узоры на платьях. Так медицина и мода сплелись в его методах навсегда. Финансовое положение Дмитрия было не стабильным. Он отказался от денег отца и сам зарабатывал: делал студентам тату в виде анатомических схем, стилизованных под эскизы матери. Отец хотел, чтобы он возглавил элитную клинику, но Дмитрий выбрал травматологию. Их отношения стали напряжёнными. Сын Алексея тайком разрабатывал дизайн медицинской формы для «Lazarev Atelier» — удобной и стильной. Мечтал показать её на выпускном, доказав, что медицина и мода могут сочетаться. Эти годы научили его двум вещам: бороться за свой выбор и не бояться смешивать профессии, как краски.
Взрослая жизнь
Дмитрий, работая в Emergency Medical Service, носился по городу как штормовой ветер — на ДТП, перестрелки, стройки, где собирали людей буквально по кускам. Его специализация — переломы позвоночника, раздробленные кости, ампутации — стала испытанием не только навыков, но и нервов: он внедрил собственную систему цветных стикеров (красный — режь сейчас, жёлтый — стабилизируй, зелёный — терпит), а ещё приложение, анализирующее фото ран, — гибрид медицинского гения и бунтарства, унаследованного от матери. Парамедиков он учил нестандартно: на мастер-классах по «уличной травматологии» показывал, как иммобилизовать перелом проволокой или ремнём, а в курсе «Психология боли» заставлял их находить слова утешения даже для тех, кто кричит от страха. Сложные случаи стали его вызовом миру: строитель, пронзённый арматурой после падения с десятого этажа, — Дмитрий четыре часа координировал спасателей, чтобы извлечь тело, не усугубив травмы; пожар в клубе, где он превратил занавес в стропы для эвакуации двадцати раненых. Но не каждый такой случай заканчивался удачно. Шрам под левым глазом Дмитрий получил во время операции в экстремальных условиях. Пациентка, которую он оперировал в кузове грузовика, резко дёрнулась, когда взрывная волна от стоящей рядом горящей машины потрясла машину. Кончик скальпеля соскользнул, оставив на его лице вертикальную отметину от скулы до виска. После заживления шрам остался слишком заметным — пациенты в палатах вздрагивали, принимая его за свежую рану. Тогда Дмитрий начал использовать макияж, а чёрная косметическая основа, больше похожая на слезы, превращала шрам в часть образа. В последствии дети в клинике переставали бояться уколов и просили нарисовать похоже узоры на своих повязках. Теперь макияж стал частью ритуала. Перед сложными вызовами он наносит его с хирургической точностью, повторяя каждый элемент своей "картины". Несмотря на неудачи, Дмитрий продолжает заниматься искусством в медицине. Его методы — арт-терапия на гипсе (дети смеются, разглядывая нарисованные им анатомические схемы с рожицами костей) и приложение для диагностики переломов. Для Дмитрия это не работа, а миссия: менять мир. А так же у него есть хобби. Дмитрий превращает городские стены в смесь анатомического атласа и модного показа — его граффити, нарисованные УФ-красками на стенах заброшенных клиник и трущоб, светятся ночью, напоминая прохожим, что даже в самых тёмных уголках города жизнь бьётся сквозь трещины бетона. Используя проектор для точности, он переносит схемы позвоночников, а потом кистями добавляет детали: блики на рёбрах, словно блики на стальных скальпелях отца, тени на лёгких, напоминающие дым от пожара, поглотившего его детство, вплетая в вены узоры из коллекций матери, где каждый завиток — это нить, связывающая прошлое с настоящим. Его работа «Сердце в кружевах» на руинах кардиоцентра — аорта, сплетённая в кружево с GPS-координатами ближайшей больницы, — стала местной легендой, а подростки из окрестных кварталов соревнуются, кто быстрее найдёт скрытые в узорах послания, словно это квест, где наградой становится знание, способное спасти жизнь. «Костяной балет» со скелетами в рваных пачках из «Лебединого озера» заставляет прохожих замедлить шаг: "даже после переломов можно танцевать". Вандалы закрашивают его арт кислотными красками, власти штрафуют за «незаконное творчество», но он платит штрафы как «налог на правду», оставляя рядом с граффити аптечки-стикеры с пластырями и инструкциями, свёрнутыми в трубочки, словно секретные карты для тех, кто готов сражаться за чужую жизнь. После гибели ребёнка в ДТП, которого не успели довезти до больницы, он ночами рисовал скелет с трещинами на костях — каждая щель в граффити повторяла линии разломов на рентгене, а в глазах пустых глазниц светились QR-коды с историями выживших. Мать тайком подбрасывает ему обрезки тканей из новых коллекций — в работе, где вены образуют корсет, вшиты лоскуты её платья, а на груди «Сердца в кружевах» блестит застёжка от того самого браслета, что когда-то рассек ему губу. Отец, сначала язвивший про «клоунаду», теперь ворчит, но приносит в подвал клиники банки с краской, будто случайно оставляя их у двери, — после того, как граффити с инструкцией по остановке крови спасло жизнь его пациенту, который, истекая, успел прочесть на стене: «Жми здесь, пока не поздно». Краски с тефлоном защищают работы от дождя, а УФ-свечение раскрывает скрытые послания, и иногда Дмитрий, прячась в тени, наблюдает, как ночью у его рисунков останавливаются люди — одни плачут, другие фотографируют, третьи ведут подруг, рассказывая, как этот «сумасшедший доктор» когда-то зашил им рану в подворотне. Для Дмитрия это не искусство ради искусства, а мост между операционной и улицей: нейроны-подсолнухи с QR-кодами ведут на сайт его медицинских кейсов, где анимированные схемы показывают, как наложить шину из ремня или остановить кровотечение шарфом, а дети, смеясь над рожицами на гипсе, даже не догадываются, что автор тех рисунков — парень с шрамом в форме полумесяца, который когда-то спешил с «золотым дождём» и навсегда запомнил цену ошибки, превратив каждый свой шрам в обещание: спасать так, чтобы боль становилась искусством, а страх — краской на стенах.
Наше время
В наше время Дмитрий — живая легенда уличной медицины и арт-активизма, чьё имя мелькает в соцсетях то в скандальных репортажах о незаконных граффити, то в научных статьях о прорывных медицинских гаджетах. Его мобильная клиника «Быстрый ответ» теперь — целый парк переоборудованных фургонов с солнечными батареями на крышах, где кроме стандартных аппаратов есть 3D-принтеры для печати шин, спрятанные в чемоданах из коллекции «Lazarev Atelier». Он по-прежнему рвётся в самые горячие точки: зоны военных конфликтов, эпицентры природных катастроф, трущобы мегаполисов. Его команда — такие же бывшие военные медики, уличные художники, программисты-анархисты — вместе они создали сеть подпольных медпунктов в заброшенных зданиях, стены которых Дмитрий превращает в интерактивные учебники: граффити с анатомией, светящиеся УФ-краской схемы первой помощи, QR-коды, ведущие на его онлайн-курсы. В ответ на пандемию он разработал приложение, где алгоритмы ИИ анализируют фото ран через базу данных, а чат-бот на базе нейросети объясняет, как наложить шов, за это его критикуют чиновники, но хакерские группировки разнесли программу по всему темному интернету. Его арт-проекты эволюционировали в AR-инсталляции: наведя телефон на стену с граффити «Сердце в кружевах», можно увидеть, как оно превращается в анимированную инструкцию по непрямому массажу сердца. Отец, Алексей, до сих пор с презрением относится к деятельности Дмитрия, но по слухам, тайно финансирует закупку оборудования — их война давно превратилась в странный танец взаимного уважения и упрямства. Личная жизнь Дмитрия — микс из слухов и домыслов: говорят, он спит по четыре часа, питается энергетическими батончиками, а все свободное время тратит на криптовалюты, чтобы обезопасить финансирование своих проектов от государственных блокировок. Его единственная «роскошь» — старая мастерская в промышленной зоне, где под потолком висит проржавевшая вывеска «Ravenblood Medical Center», сорванная им в день совершеннолетия с клиники отца. Здесь он экспериментирует с биоразлагаемыми гипсами, которые по его планам должны разлагаться в течение 1 - 2 месяцев. Когда журналисты спрашивают, зачем он всё это делает, Дмитрий пожимает плечами и показывает фото из детства: он, семилетний, в мамином платье и с отцовским скальпелем в руке, а на обороте надпись Анны: «Настоящее искусство всегда с царапинами».
______________________________________________________________
Итоги
1. Dmitriy Ravenblood может носить тату Stitches в гос. структурах из-за рассечения губы во время пожара.
2. Dmitriy Ravenblood может носить тату Lipstick Kiss в гос. структурах из-за ожога, полученного во время разработки прототипа «умного» ортеза.
3. Dmitriy Ravenblood может носить тату Hearts в гос. структурах из - за шрама, полученного в процессе попытки имитировать движения Алексея во время игры.
4. Dmitriy Ravenblood может носить тату Crescent в гос. структурах из-за перекрытого шрама полученного в результате неудачного школьного эксперимента.
5. Dmitriy Ravenblood может носить тату Battle Mark в гос. структурах с целью скрытия последствий операции.
6. Dmitriy Ravenblood может носить Макияж №90 в гос. структурах из за неудачной операции в кузове грузовика.
Имя: Dmitriy
Фамилия: Ravenblood
Возраст: 49 лет
Дата рождения: 27.07.1975
Внешние признаки
Рост: 187 см
Цвет волос: бело - серый
Цвет глаз: голубо - серый
Телосложение: мезоморф
Национальность: Русский
Татуировки и прочее: Lines of Fate, ожёг и множественные шрамы на лице
Родители
Отец
Имя Алексея Воронова гремело в мире кардиохирургии. Врач с безупречной международной репутацией, он превратил московскую клинику «Ravenblood Medical Center» в место, куда за спасением ехали политики и звёзды. Дмитрий, его сын, с детства видел два лица отца. Первое — хирург, не терпящий ошибок, превращающий операционный стол в место, где каждое действие просчитано на годы вперёд. Второе — мужчина, который в четыре года поставил сына перед деревянными фигурами и сказал: «Игра учит видеть жертвы». Алексей не боялся брать ребёнка в клинику, где мальчик, затаив дыхание, наблюдал, как отец «чинит сердца» под монотонный звук аппарата искусственного кровообращения.
Мать
Анна Лазарева — креативный директор модного дома «Lazarev Atelier», основанного её отцом. Она создавала авангардные коллекции, смешивая сибирские узоры с французской элегантностью. Анна носила платья с волчьими принтами и учила сына Дмитрия рисовать. Их связь символизирует кожаный браслет с гравировкой волчицы — подарок Дмитрию на 17 лет.
Детство
Дмитрий вырос на стыке двух миров: за завтраком обсуждали хирургические техники, за ужином — модные показы. В 7 лет под руководством отца он впервые зашил лапу раненой собаке, получив в награду игрушечный хирургический набор. Так же он помогал матери с коллекцией «Анатомия моды» — создавал эскизы платьев с принтами сосудов и костей. Один из его рисунков даже попал на показ в Милан.
В раннем возрасте Дмитрий получил от отца в подарок скальпель. Дмитрий пытался практиковаться с ним на различных манекенах. В один из дней он как обычно пытался повторять движения за отцом, но в один момент он задумался и запнувшись упал. Немного полежав на полу он встал, задумавшись о том что произошло только что. Когда Дмитрий встал, не нашёл нигде скальпель. Он посмотрел на пол, а уже на нём лежал скальпель и лужа крови. Дмитрий не сразу понял откуда она и побежал к зеркалу. В зеркале он увидел лицо в крови, а из щеки текла кровь. Как оказалось при падении скальпель проткнул и немного рассек ему щеку.
После этого случае, отец подарил ему специальный чехол для скальпеля, в котором Дмитрий стал его носить. На самом же чехле была подпись "А.В."
Образование
В школе Дмитрий был любопытным и иногда самоуверенным. На уроке химии он решил ускорить эксперимент по созданию «золотого дождя», хотя учитель предупреждал об опасности. Пробирка лопнула от перегрева, кипящий раствор выплеснулся, а Дмитрий, резко отпрыгнув, ударился головой о полку. Осколок стекла оставил глубокий шрам над левой бровью. Последствия оказались неутешительными. Отец наложил 7 швов, отказавшись скрывать шрам, чтобы он напоминал сыну о его ошибках. Одноклассники дразнили «Франкенштейном», из-за чего Дмитрий стал носить чёлку.
Позже он осознал, что спешка и амбиции опасны. Теперь Дмитрий, касаясь шрама, вспоминает тот урок. В 15 лет он сделал первое тату с разрешения мамы, «Crescent» поверх шрама — символ контроля над энергией. Именно эта ошибка привела его в травматологию: он хочет спасать тех, кто, как он сам когда-то, пострадал от неосторожности. Что касательно пострадавших, это не единственная ситуация, когда Дмитрий попал в опасную ситуацию. Когда горел дом семьи, Дмитрий пытался выбежать из него, но по пути упала горящая балка. Она помешала его выходу из дома спокойным образом и ему пришлось выпрыгивать с окна. Когда он разбил окно, он протёр лицо от дыма после чего выпрыгнул из окна. Уже на улице Дмитрий увидел что его губы рассечены. Порезал он их когда протирал лицо руками на которых остались осколки, или же в момент когда он выпрыгнул уже неизвестно. Да и не сильно имеет значение.
В 16 лет Дмитрий получил права, но не проездив и полугода - он попал в аварию на мотоцикле, выполняя трюк. Ему сильно повезло, и из катастрофы он вышел живым. Сломанный остался только нос, который он сломал и порезал во время аварии. Отец провёл сложную операцию, а после сшил для него специальный корсет. Очнувшись, парень увидел, как уставший Алексей дрожит от напряжения, а Анна оттирает его кровь с эскизов. Тогда он понял: хочет спасать жизни, но не превращаться в холодную «машину», как отец.
В Лос-Сантосском медуниверситете Дмитрий сочетал учебу с творчеством. Его любимым предметом была «Психология боли», где он получил высший балл. На факультативе «Медицинский дизайн» создал термохромную шину, выигравшую грант от модного дома матери. Занимался волонтерством нестандартно: рисовал на стенах клиник инфографику первой помощи. Его граффити «Сердце, прошитое линией метро» стало популярным арт-объектом. Но не всё шло гладко. В попытке усовершенствовать «умный» ортез для колена, Дмитрий перемудрил: подключил самодельный усилитель из деталей дефибриллятора. Устройство перегрелось, взорвалось, и капля расплавленного олова оставила на щеке ожёг. А ещё он использовал эскизы матери для запоминания анатомии — например, рисовал сосуды как узоры на платьях. Так медицина и мода сплелись в его методах навсегда. Финансовое положение Дмитрия было не стабильным. Он отказался от денег отца и сам зарабатывал: делал студентам тату в виде анатомических схем, стилизованных под эскизы матери. Отец хотел, чтобы он возглавил элитную клинику, но Дмитрий выбрал травматологию. Их отношения стали напряжёнными. Сын Алексея тайком разрабатывал дизайн медицинской формы для «Lazarev Atelier» — удобной и стильной. Мечтал показать её на выпускном, доказав, что медицина и мода могут сочетаться. Эти годы научили его двум вещам: бороться за свой выбор и не бояться смешивать профессии, как краски.
Взрослая жизнь
Дмитрий, работая в Emergency Medical Service, носился по городу как штормовой ветер — на ДТП, перестрелки, стройки, где собирали людей буквально по кускам. Его специализация — переломы позвоночника, раздробленные кости, ампутации — стала испытанием не только навыков, но и нервов: он внедрил собственную систему цветных стикеров (красный — режь сейчас, жёлтый — стабилизируй, зелёный — терпит), а ещё приложение, анализирующее фото ран, — гибрид медицинского гения и бунтарства, унаследованного от матери. Парамедиков он учил нестандартно: на мастер-классах по «уличной травматологии» показывал, как иммобилизовать перелом проволокой или ремнём, а в курсе «Психология боли» заставлял их находить слова утешения даже для тех, кто кричит от страха. Сложные случаи стали его вызовом миру: строитель, пронзённый арматурой после падения с десятого этажа, — Дмитрий четыре часа координировал спасателей, чтобы извлечь тело, не усугубив травмы; пожар в клубе, где он превратил занавес в стропы для эвакуации двадцати раненых. Но не каждый такой случай заканчивался удачно. Шрам под левым глазом Дмитрий получил во время операции в экстремальных условиях. Пациентка, которую он оперировал в кузове грузовика, резко дёрнулась, когда взрывная волна от стоящей рядом горящей машины потрясла машину. Кончик скальпеля соскользнул, оставив на его лице вертикальную отметину от скулы до виска. После заживления шрам остался слишком заметным — пациенты в палатах вздрагивали, принимая его за свежую рану. Тогда Дмитрий начал использовать макияж, а чёрная косметическая основа, больше похожая на слезы, превращала шрам в часть образа. В последствии дети в клинике переставали бояться уколов и просили нарисовать похоже узоры на своих повязках. Теперь макияж стал частью ритуала. Перед сложными вызовами он наносит его с хирургической точностью, повторяя каждый элемент своей "картины". Несмотря на неудачи, Дмитрий продолжает заниматься искусством в медицине. Его методы — арт-терапия на гипсе (дети смеются, разглядывая нарисованные им анатомические схемы с рожицами костей) и приложение для диагностики переломов. Для Дмитрия это не работа, а миссия: менять мир. А так же у него есть хобби. Дмитрий превращает городские стены в смесь анатомического атласа и модного показа — его граффити, нарисованные УФ-красками на стенах заброшенных клиник и трущоб, светятся ночью, напоминая прохожим, что даже в самых тёмных уголках города жизнь бьётся сквозь трещины бетона. Используя проектор для точности, он переносит схемы позвоночников, а потом кистями добавляет детали: блики на рёбрах, словно блики на стальных скальпелях отца, тени на лёгких, напоминающие дым от пожара, поглотившего его детство, вплетая в вены узоры из коллекций матери, где каждый завиток — это нить, связывающая прошлое с настоящим. Его работа «Сердце в кружевах» на руинах кардиоцентра — аорта, сплетённая в кружево с GPS-координатами ближайшей больницы, — стала местной легендой, а подростки из окрестных кварталов соревнуются, кто быстрее найдёт скрытые в узорах послания, словно это квест, где наградой становится знание, способное спасти жизнь. «Костяной балет» со скелетами в рваных пачках из «Лебединого озера» заставляет прохожих замедлить шаг: "даже после переломов можно танцевать". Вандалы закрашивают его арт кислотными красками, власти штрафуют за «незаконное творчество», но он платит штрафы как «налог на правду», оставляя рядом с граффити аптечки-стикеры с пластырями и инструкциями, свёрнутыми в трубочки, словно секретные карты для тех, кто готов сражаться за чужую жизнь. После гибели ребёнка в ДТП, которого не успели довезти до больницы, он ночами рисовал скелет с трещинами на костях — каждая щель в граффити повторяла линии разломов на рентгене, а в глазах пустых глазниц светились QR-коды с историями выживших. Мать тайком подбрасывает ему обрезки тканей из новых коллекций — в работе, где вены образуют корсет, вшиты лоскуты её платья, а на груди «Сердца в кружевах» блестит застёжка от того самого браслета, что когда-то рассек ему губу. Отец, сначала язвивший про «клоунаду», теперь ворчит, но приносит в подвал клиники банки с краской, будто случайно оставляя их у двери, — после того, как граффити с инструкцией по остановке крови спасло жизнь его пациенту, который, истекая, успел прочесть на стене: «Жми здесь, пока не поздно». Краски с тефлоном защищают работы от дождя, а УФ-свечение раскрывает скрытые послания, и иногда Дмитрий, прячась в тени, наблюдает, как ночью у его рисунков останавливаются люди — одни плачут, другие фотографируют, третьи ведут подруг, рассказывая, как этот «сумасшедший доктор» когда-то зашил им рану в подворотне. Для Дмитрия это не искусство ради искусства, а мост между операционной и улицей: нейроны-подсолнухи с QR-кодами ведут на сайт его медицинских кейсов, где анимированные схемы показывают, как наложить шину из ремня или остановить кровотечение шарфом, а дети, смеясь над рожицами на гипсе, даже не догадываются, что автор тех рисунков — парень с шрамом в форме полумесяца, который когда-то спешил с «золотым дождём» и навсегда запомнил цену ошибки, превратив каждый свой шрам в обещание: спасать так, чтобы боль становилась искусством, а страх — краской на стенах.
Наше время
В наше время Дмитрий — живая легенда уличной медицины и арт-активизма, чьё имя мелькает в соцсетях то в скандальных репортажах о незаконных граффити, то в научных статьях о прорывных медицинских гаджетах. Его мобильная клиника «Быстрый ответ» теперь — целый парк переоборудованных фургонов с солнечными батареями на крышах, где кроме стандартных аппаратов есть 3D-принтеры для печати шин, спрятанные в чемоданах из коллекции «Lazarev Atelier». Он по-прежнему рвётся в самые горячие точки: зоны военных конфликтов, эпицентры природных катастроф, трущобы мегаполисов. Его команда — такие же бывшие военные медики, уличные художники, программисты-анархисты — вместе они создали сеть подпольных медпунктов в заброшенных зданиях, стены которых Дмитрий превращает в интерактивные учебники: граффити с анатомией, светящиеся УФ-краской схемы первой помощи, QR-коды, ведущие на его онлайн-курсы. В ответ на пандемию он разработал приложение, где алгоритмы ИИ анализируют фото ран через базу данных, а чат-бот на базе нейросети объясняет, как наложить шов, за это его критикуют чиновники, но хакерские группировки разнесли программу по всему темному интернету. Его арт-проекты эволюционировали в AR-инсталляции: наведя телефон на стену с граффити «Сердце в кружевах», можно увидеть, как оно превращается в анимированную инструкцию по непрямому массажу сердца. Отец, Алексей, до сих пор с презрением относится к деятельности Дмитрия, но по слухам, тайно финансирует закупку оборудования — их война давно превратилась в странный танец взаимного уважения и упрямства. Личная жизнь Дмитрия — микс из слухов и домыслов: говорят, он спит по четыре часа, питается энергетическими батончиками, а все свободное время тратит на криптовалюты, чтобы обезопасить финансирование своих проектов от государственных блокировок. Его единственная «роскошь» — старая мастерская в промышленной зоне, где под потолком висит проржавевшая вывеска «Ravenblood Medical Center», сорванная им в день совершеннолетия с клиники отца. Здесь он экспериментирует с биоразлагаемыми гипсами, которые по его планам должны разлагаться в течение 1 - 2 месяцев. Когда журналисты спрашивают, зачем он всё это делает, Дмитрий пожимает плечами и показывает фото из детства: он, семилетний, в мамином платье и с отцовским скальпелем в руке, а на обороте надпись Анны: «Настоящее искусство всегда с царапинами».
______________________________________________________________
Итоги
1. Dmitriy Ravenblood может носить тату Stitches в гос. структурах из-за рассечения губы во время пожара.
2. Dmitriy Ravenblood может носить тату Lipstick Kiss в гос. структурах из-за ожога, полученного во время разработки прототипа «умного» ортеза.
3. Dmitriy Ravenblood может носить тату Hearts в гос. структурах из - за шрама, полученного в процессе попытки имитировать движения Алексея во время игры.
4. Dmitriy Ravenblood может носить тату Crescent в гос. структурах из-за перекрытого шрама полученного в результате неудачного школьного эксперимента.
5. Dmitriy Ravenblood может носить тату Battle Mark в гос. структурах с целью скрытия последствий операции.
6. Dmitriy Ravenblood может носить Макияж №90 в гос. структурах из за неудачной операции в кузове грузовика.
