- Автор темы
- #1
ФИО: Mrak Hateuskiy
Национальность: Американец с русским происхождением
**Родители:**
- **Мать:** Elena Hateuskaya
- **Отец:** Govard Hateuskiy
**Образование:** Высшее юридическое
Изображение -
Внешний вид
Mrak Hateuskiy — человек, чье тело носит на себе следы борьбы, как физической, так и духовной. Его спортивное телосложение, которое многие бы восприняли как результат упорных тренировок и дисциплины, контрастирует с его изуродованными руками. Эти руки, обожженные до кистей в результате трагического инцидента, стали для него не просто символом боли, но и напоминанием о моменте, когда его жизнь изменилась навсегда. Чтобы скрыть следы от этого огненного ужаса, Mrak решил покрыть руки татуировками, каждая из которых несет в себе глубокий смысл и символизирует его попытку справиться с невидимыми шрамами прошлого.
Его лицо также носит следы трагедии: видны яркие шрамы, которые делают его внешность мрачной и пугающей для посторонних. Однако за этими шрамами скрывается не только боль, но и сила духа. Его глаза, в которых можно прочитать тысячи невыразимых эмоций, часто скрыты под черным гримом, что помогает ему скрыть последствия пожара и снизить страхи, которые они вызывают у окружающих. Этот мрачный и загадочный облик стал неотъемлемой частью его личности. Несмотря на свою внешность, Mrak не боится смотреть в глаза людям и смотреть правде в лицо. В его глазах можно увидеть невероятную решимость и волю к жизни.
Детство
Мрак Хатеуский родился в Бостоне, в начале декабря, когда улицы уже были укутаны первым снегом, а город жил в предвкушении Рождества. Его родители, Елена и Говард, были эмигрантами из России, приехавшими в Америку в поисках лучшей жизни. Они обосновались на окраине города, в небольшом, но уютном деревянном доме с садом, в котором весной всегда цвели дикие яблони. С самого детства Мрак был спокойным, наблюдательным ребёнком. Он любил слушать сказки, которые мама шептала ему на ночь на русском языке, и восхищался тем, как отец чинил старые часы, вечно сыпавшие пыль и отмерявшие время с особым, будто заколдованным тиканием.
Когда родился его младший брат, Салли, Мрак впервые испытал чувство, которое позже назовёт «безусловной любовью». Салли был шумным, весёлым, он смеялся, даже когда падал, и каждый раз, когда кто-то в семье говорил «люблю», он хлопал в ладоши. Братья были неразлучны: строили хижины из подушек, устраивали сражения игрушечных рыцарей, лепили куличи в песочнице под дождём и мечтали, что когда-нибудь уедут вместе в «землю динозавров», как называл это место Салли. Мрак был не просто старшим братом — он был его героем, телохранителем, лучшим другом.
Пожар случился внезапно. Родители уехали в магазин, оставив детей под присмотром соседки, но та отошла буквально на десять минут. Мрак в тот день читал Салли книгу про драконов. Они сидели на полу, укутанные в плед, когда сначала погас свет, а затем с треском вспыхнула занавеска в гостиной. Пламя расползалось с пугающей скоростью, затягивая комнаты клубами чёрного дыма.
Мрак схватил Салли за руку, крича, чтобы он не паниковал. Он знал дорогу к выходу, но когда они приблизились к коридору, сверху с грохотом обрушилась балка — раскалённый сруб, пылающий, как ядро солнца. Она рухнула прямо на них. Салли не закричал — он просто замолчал. Удар был мгновенным. Мрак, зажатый и придавленный, почувствовал, как огонь вгрызается в его кожу, как всё тело пронизывает жгучая боль, и как сознание уходит, растворяясь в красной мгле.
Кома длилась почти два года. Он не слышал ни голосов, ни шорохов. Только иногда — тихий детский смех, отголоски памяти, или запах яблонь из сада. Врачи говорили, что у него шанс один на миллион. Елена ночевала у его кровати, держала его за руку, шептала молитвы и рассказывала ему о мире за окном: что весна уже вторая, что снег растаял, что в саду снова расцвели яблони. Отец, не умея плакать, просто сидел в углу и крутил в руках часы, которые так и не смог починить.
Когда Мрак очнулся, он не сразу понял, где находится. Мир был размытым, чернильно-серым. Свет резал глаза, но не приносил ясности. Он ощутил бинты на лице, стянутость кожи на руках, металлический привкус во рту. И — пустоту. Салли больше не было. Он знал это без слов. Это была тишина, в которой не было смеха. Навсегда.
Реабилитация длилась бесконечно. Физиотерапия, ожоговые перевязки, капли в глаза, операции — всё это стало его новой реальностью. Он научился заново держать ложку, писать, ходить. Но говорить… говорить он долго не хотел. Ему казалось, что если он произнесёт хоть слово, то разрушит ту хрупкую стену, за которой ещё можно услышать голос брата.
Лицо его было обезображено. Глаза — выжжены так, что сетчатка потемнела. Врачи говорили, что он чудом не ослеп, но зрение оставалось мутным, как сквозь пепел. Руки от плеч до запястий — ожоги третьей степени. Сначала он стыдился их. Потом начал закрашивать. Сначала — ручкой. Потом — краской. Затем — настоящими чернилами. Он просил мастера нанести татуировки на руки — не для красоты. Для сокрытия.
— Ты уверен, парень? Это будет навсегда, — спросил тогда мастер, слегка растерянно глядя на юного, молчаливого пациента.
— У меня уже есть то, что навсегда, — тихо ответил Мрак.
Он не хотел возвращаться в школу. Ему казалось, что он не принадлежит этому миру. Что он сломан. Что он опасен. Но однажды он подошёл к зеркалу, стянул бинты и долго смотрел на своё лицо. Его не испугал шрам. Его испугала пустота в глазах. Тогда он впервые взял в руки чёрную краску — и нарисовал себе новую кожу. Не чтобы спрятаться. А чтобы стать тем, кем он чувствует себя внутри.
Мрак Хатеуский умер в тот день, когда рухнула балка. Но из пепла поднялся кто-то другой. Кто-то, кто не забывает.
Юность
Шестой класс. Мрак стоял у школьных ворот, в новом чёрном худи с глубоким капюшоном, в тяжёлых ботинках, с руками в перчатках, скрывающих татуированные ожоги, и лицом, наполовину скрытым гримом. Его мать провожала взглядом из машины, не проронив ни слова. Она знала, что не вправе уговаривать его вернуться домой. Он сам выбрал этот день. Сам решил, что больше не хочет прятаться.
Внутри — здание, похожее на лабиринт. Стены — выцветшие. Люди — шумные. Смех, выкрики, звонок — всё оглушало. Каждый взгляд, каждый жест будто кричал: "Ты не как все". Сначала это были взгляды — недоуменные, оценивающие, пугливые. Потом — шёпот. А после — смех.
— Эй, смотри! Это что, Хэллоуинский монстр?
— Сними маску, или ты всегда такой?
— Говорят, он поджёг дом и убил брата…
Он не отвечал. Не реагировал. Он просто проходил мимо, как будто не слышал. Но в груди сжималось. Каждое слово резало глубже, чем огонь когда-то прорезал его кожу. Он шёл домой и клал руки в таз с холодной водой — не от боли, а чтобы не чувствовать желание сжать кулаки.
Однажды в столовой один из мальчиков, Стив, толкнул его поднос с едой. Поднос с грохотом упал, рис рассыпался по полу, и всё замерло. Мрак стоял, не двигаясь. Все смотрели на него. Стив засмеялся:
— Что, немой? Или слишком страшный, чтобы сказать хоть слово?
Он нагнулся к Мраку и прошептал:
— Ты должен был сгореть вместе с братом.
Это был первый раз, когда Мрак ударил. Слишком резко. Слишком сильно. Стив отлетел, упал на пол, задыхаясь от шока.
После драки вызвали родителей. Мрак молчал. Отец долго смотрел в его глаза, а потом тихо сказал:
— Ты не виноват в их страхе. Но и не должен стать таким, как они. Используй свой ум. Не кулаки.
Эти слова запомнились.
Он начал читать. Много. Всё, что касалось права, справедливости, этики, истории правозащитного движения. Особенно его задела история Розы Паркс — женщины, не уступившей место в автобусе. «Одна — против системы». Тогда он впервые написал в тетради: «Я стану тем, кто защитит тех, кого нельзя услышать».
Мрак начал участвовать в школьных дебатах. Говорил коротко, жёстко, но по делу. Учителя не могли не заметить — он умён, логичен, и обладает невероятной силой убеждения. Несмотря на это, среди сверстников оставался изгоем. Но он не пытался больше стать частью толпы. Он создавал свою собственную ось — ось понимания, а не популярности.
У него появился наставник — мистер Рамирес, преподаватель истории и бывший юрист. Тот увидел в Мраке не просто травмированного подростка, а будущего защитника.
— У тебя есть огонь внутри, — сказал он однажды, — ты можешь разрушить этим огнём всё вокруг… или осветить дорогу другим.
Вместе они работали над школьным проектом по защите прав подростков. Мрак выступал перед советом школы, требуя установить в учреждении кабинет психолога и анонимную «линию помощи». Он доказывал, что школа не должна быть полем битвы, где сильный побеждает, а слабый молчит.
Проект одобрили. Это стало первой его маленькой победой.
Он начал задумываться о будущем всерьёз. Право — это не просто карьера. Это его оружие. Его броня. Его путь. Ещё в старших классах он начал готовиться к поступлению в юридический ВУЗ. Учил латынь. Изучал судебные процессы. Читал о прецедентах. Он не жил, как остальные подростки. Он горел изнутри — не тем огнём, что сжёг его когда-то, а новым: светлым, целеустремлённым.
Один раз, перед выпускным, одноклассник подошёл к нему в коридоре. Это был тот самый Стив. Он смотрел на Мрака как на чужого, но взгляд был уже не издевательским.
— Ты изменился. Не таким тебя помню.
Мрак смотрел прямо.
— А я помню тебя. И всё, что ты говорил.
— Прости, — выдохнул тот. — Я был… идиотом.
Мрак не ответил. Он просто кивнул и пошёл дальше.
Прощение — не его цель. Его цель — чтобы больше никто не стал тем, кем был он в детстве: затравленным, сломленным, забытым.
Взрослая жизнь
Поступление в Бостонский университет стало для Мрака не столько радостью, сколько логичным продолжением того, к чему он стремился всё детство и юность. Он не праздновал, не звал друзей, не выкладывал фото с письмом о зачислении. Он просто сел за стол, открыл первый том по уголовному праву и начал читать.
На юридическом факультете Мрак выделялся — и не только внешне. Внешность по-прежнему привлекала взгляды: татуированные до плеч руки, чёрный грим, скрывающий шрамы на лице, стеклянный блеск его тёмных глаз с повреждённой сетчаткой. Но гораздо сильнее поражала его сосредоточенность. Он не участвовал в вечеринках, не обсуждал игры и не сидел в кафе со сверстниками. Он читал. Учился. Спорил на лекциях. Сдавал всё первым и уходил последним.
Преподаватели были поражены его логикой, глубиной рассуждений и незаурядной памятью. Один из них, профессор Лоуренс, специалист по конституционному праву, однажды подошёл к нему после занятия:
— Хатеуский, вы не просто хорошо подготовлены. Вы остры. Как бритва. Но бритва может не только защищать, она может и калечить. Определитесь, кем вы хотите быть.
Мрак не ответил тогда. Он уже знал. Он не собирался калечить. Он собирался защищать.
После выпуска он уехал из Бостона. Слишком много было там призраков. Он выбрал город на другом конце страны — Los Santos, штат San Andreas. Город, где грязь улиц перемешана с мечтами, где за каждым углом — история, и где добро и зло танцуют на одной сцене, не всегда различимые.
Первой ступенью его новой жизни стала LSPD — полицейский департамент города. Он устроился туда стажёром, а потом, благодаря настойчивости, прошёл путь до Офицера 1-го ранга. Он работал на улицах, разговаривал с уличными подростками, вел дела, стоял под дождём у мест преступлений, разбирал показания, пытался понять, кто лжёт, а кто — просто боится.
Его коллеги уважали его. Он не кричал, не унижал, не строил из себя героя. Он просто делал своё дело. Спокойно. Точно. Бескомпромиссно. Но однажды всё изменилось.
Это было обычное дело на первый взгляд — подросток по имени Райан, 15 лет, задержан за нападение на троих сверстников. Один из них в тяжёлом состоянии, другой — с переломом, третий — в шоке. Мрак взялся за протокол. Но, изучив материалы, он увидел себя.
Райан был один. У него не было родителей рядом. У него были шрамы. Он молчал. И когда Мрак заглянул в его глаза — мутные, опустошённые — он увидел в них самого себя в шестом классе.
— Почему ты это сделал? — спросил он на допросе.
Райан долго молчал. Потом тихо произнёс:
— Я не хотел. Но они… они пинали меня… плевали… говорили, что я ошибка. Я просто не выдержал.
Мрак не смог подписать дело. Он сидел в участке ночью, сжимая в руках папку, и чувствовал, как внутри него что-то ломается. Он вспоминал запах горелого дерева, стоны Салли, боль в теле, и голос мальчика, сказавшего: «Ты должен был сгореть».
Он подал заявление об уходе на следующий день.
Многие не поняли. Его начальник — капитан Ривера — пытался отговорить:
— Ты был одним из лучших. Почему сейчас?
— Потому что я не могу смотреть, как система давит тех, кого должна спасать.
Мрак ушёл. Но не из борьбы.
Он устроился в Коллегию Адвокатов. Начал с самых простых дел — защита мелких правонарушителей, бесплатные консультации, помощь в суде для тех, кто не мог себе позволить адвоката. Его имя быстро стало узнаваемым. Но не из-за внешности. А из-за подхода.
Он никогда не защищал тех, кого считал виновными. Он брался только за тех, в ком видел искру. За тех, кто попал не по своей вине. Кто оступился. Кто был втянут. За подростков. За жертв. За тех, у кого не было никого.
Он выступал в судах с такой страстью, что даже судьи порой задерживали дыхание. Он не просил снисхождения. Он доказывал. Он разбирал дело по нитям, находил то, что упустили другие, вытаскивал истину, даже если её прятали под тоннами лжи.
Его татуировки перестали пугать. Его лицо — шрамы и краска — стало символом. Символом того, что страшное не обязательно зло. Что уродство может быть истиной. Что боль — не повод сдаваться, а причина идти вперёд.
Настоящее
Город Los Santos не изменился. Он по-прежнему дышал жаром асфальта, тревогой ночных сирен и контрастом между богатством и безысходностью. Но в этом хаосе, полном абсурдов и искалеченных судеб, был человек, который оставался несломленным.
Mrak Hateuskiy — теперь это имя знали в залах суда, в университетских лекционных, в коридорах приютов и в социальных службах. Он больше не просто адвокат. Он — голос. Тот самый, что когда-то дрожал в груди, срывался в боли и молчании. Теперь он звучал твёрдо, сдержанно, но так, что его слышали.
В Коллегии Адвокатов его называли "неудобным". Он не любил играть по правилам, если видел, что правила искажают суть. Он спорил с судьями, ставил под сомнение решения прокуратуры, обрушивал бетон обвинений своими контраргументами. Его уважали. Его боялись. Но главное — к нему шли.
Один из таких случаев стал особенно знаковым.
Молодая девушка, Лея, была обвинена в убийстве мужчины, который несколько лет назад насиловал её. Все улики были против неё. Общественность требовала наказания. Но Мрак увидел в ней не преступницу — а выжившую.
— Ты убила? — прямо спросил он на первой встрече.
— Я… Я просто защищалась, — дрожащим голосом ответила она. — Я хотела, чтобы он больше никого не тронул.
Мрак посмотрел на неё, будто видел себя. Он знал это выражение — смесь ужаса, вины, желания исчезнуть и отчаянной надежды, что кто-то поверит.
Он взял дело. Пошёл против прокурора, которого знал лично. Против мнения коллег. Против общественного давления. Он искал свидетелей, нашёл старые жалобы на погибшего, дотянулся до архивов, где обнаружились нераскрытые дела, схожие по почерку.
Когда присяжные признали Лею невиновной, она расплакалась прямо в зале. Мрак просто встал, кивнул и ушёл, оставив скамью пустой.
Позже, на одной из лекций для студентов-юристов, его спросили:
— А если бы она действительно убила его в ярости? Всё равно бы защищали?
Он выдержал паузу.
— Да. Потому что мир не делится на белое и чёрное. Он весь — в шрамах. И если ты видел их, если сам носишь их на коже, ты понимаешь: иногда справедливость — это не буква закона, а то, что стоит за ней.
С годами Мрак начал создавать фонд помощи жертвам буллинга и насилия. Он использовал свою репутацию, свои связи, свои деньги — чтобы помочь тем, кто, как и он когда-то, не мог кричать. Он выкупал из беды. Платил за адвокатов. Давал шанс.
Он стал приглашённым спикером в школах, университетах, на конференциях. Люди слушали. Потому что он не рассказывал красивых теорий. Он говорил о том, каково это — вытащить обгоревшего брата из огня и знать, что ты не успел. Каково это — скрываться от зеркал. Каково — слышать, как твои руки называют «грязными». И при этом — продолжать верить, что ты можешь быть нужным.
В его кабинете — ни одной награды. Только фотография Салли — младшего брата, с которым он не успел проститься. И рядом — чёрно-белый снимок с подписью: "Для тех, кто не сдался. Для тех, кто всё ещё идёт."
Он по-прежнему носит чёрный грим. Не потому что стыдится — а потому что это стало его символом. Как мантия судьи или значок офицера. Его шрамы — это знаки. Не уродства, а пройденного пути.
Однажды, на улице, к нему подошёл подросток. Неувере
нный, со следами ожогов на шее. Просто посмотрел на него и сказал:
— Я думал, я один такой.
Мрак улыбнулся. Без слов. Просто протянул визитку.
— Звони. Мы не одни.
Итоги:
Использование темного грима в гос.структурах(в результате пожара)
Использование темных линз в гос.структурах(в результате пожара)
Использование татуировок[Full BW на руки] (в результате пожара)
Национальность: Американец с русским происхождением
**Родители:**
- **Мать:** Elena Hateuskaya
- **Отец:** Govard Hateuskiy
**Образование:** Высшее юридическое
Изображение -
Внешний вид
Mrak Hateuskiy — человек, чье тело носит на себе следы борьбы, как физической, так и духовной. Его спортивное телосложение, которое многие бы восприняли как результат упорных тренировок и дисциплины, контрастирует с его изуродованными руками. Эти руки, обожженные до кистей в результате трагического инцидента, стали для него не просто символом боли, но и напоминанием о моменте, когда его жизнь изменилась навсегда. Чтобы скрыть следы от этого огненного ужаса, Mrak решил покрыть руки татуировками, каждая из которых несет в себе глубокий смысл и символизирует его попытку справиться с невидимыми шрамами прошлого.
Его лицо также носит следы трагедии: видны яркие шрамы, которые делают его внешность мрачной и пугающей для посторонних. Однако за этими шрамами скрывается не только боль, но и сила духа. Его глаза, в которых можно прочитать тысячи невыразимых эмоций, часто скрыты под черным гримом, что помогает ему скрыть последствия пожара и снизить страхи, которые они вызывают у окружающих. Этот мрачный и загадочный облик стал неотъемлемой частью его личности. Несмотря на свою внешность, Mrak не боится смотреть в глаза людям и смотреть правде в лицо. В его глазах можно увидеть невероятную решимость и волю к жизни.
Детство
Мрак Хатеуский родился в Бостоне, в начале декабря, когда улицы уже были укутаны первым снегом, а город жил в предвкушении Рождества. Его родители, Елена и Говард, были эмигрантами из России, приехавшими в Америку в поисках лучшей жизни. Они обосновались на окраине города, в небольшом, но уютном деревянном доме с садом, в котором весной всегда цвели дикие яблони. С самого детства Мрак был спокойным, наблюдательным ребёнком. Он любил слушать сказки, которые мама шептала ему на ночь на русском языке, и восхищался тем, как отец чинил старые часы, вечно сыпавшие пыль и отмерявшие время с особым, будто заколдованным тиканием.
Когда родился его младший брат, Салли, Мрак впервые испытал чувство, которое позже назовёт «безусловной любовью». Салли был шумным, весёлым, он смеялся, даже когда падал, и каждый раз, когда кто-то в семье говорил «люблю», он хлопал в ладоши. Братья были неразлучны: строили хижины из подушек, устраивали сражения игрушечных рыцарей, лепили куличи в песочнице под дождём и мечтали, что когда-нибудь уедут вместе в «землю динозавров», как называл это место Салли. Мрак был не просто старшим братом — он был его героем, телохранителем, лучшим другом.
Пожар случился внезапно. Родители уехали в магазин, оставив детей под присмотром соседки, но та отошла буквально на десять минут. Мрак в тот день читал Салли книгу про драконов. Они сидели на полу, укутанные в плед, когда сначала погас свет, а затем с треском вспыхнула занавеска в гостиной. Пламя расползалось с пугающей скоростью, затягивая комнаты клубами чёрного дыма.
Мрак схватил Салли за руку, крича, чтобы он не паниковал. Он знал дорогу к выходу, но когда они приблизились к коридору, сверху с грохотом обрушилась балка — раскалённый сруб, пылающий, как ядро солнца. Она рухнула прямо на них. Салли не закричал — он просто замолчал. Удар был мгновенным. Мрак, зажатый и придавленный, почувствовал, как огонь вгрызается в его кожу, как всё тело пронизывает жгучая боль, и как сознание уходит, растворяясь в красной мгле.
Кома длилась почти два года. Он не слышал ни голосов, ни шорохов. Только иногда — тихий детский смех, отголоски памяти, или запах яблонь из сада. Врачи говорили, что у него шанс один на миллион. Елена ночевала у его кровати, держала его за руку, шептала молитвы и рассказывала ему о мире за окном: что весна уже вторая, что снег растаял, что в саду снова расцвели яблони. Отец, не умея плакать, просто сидел в углу и крутил в руках часы, которые так и не смог починить.
Когда Мрак очнулся, он не сразу понял, где находится. Мир был размытым, чернильно-серым. Свет резал глаза, но не приносил ясности. Он ощутил бинты на лице, стянутость кожи на руках, металлический привкус во рту. И — пустоту. Салли больше не было. Он знал это без слов. Это была тишина, в которой не было смеха. Навсегда.
Реабилитация длилась бесконечно. Физиотерапия, ожоговые перевязки, капли в глаза, операции — всё это стало его новой реальностью. Он научился заново держать ложку, писать, ходить. Но говорить… говорить он долго не хотел. Ему казалось, что если он произнесёт хоть слово, то разрушит ту хрупкую стену, за которой ещё можно услышать голос брата.
Лицо его было обезображено. Глаза — выжжены так, что сетчатка потемнела. Врачи говорили, что он чудом не ослеп, но зрение оставалось мутным, как сквозь пепел. Руки от плеч до запястий — ожоги третьей степени. Сначала он стыдился их. Потом начал закрашивать. Сначала — ручкой. Потом — краской. Затем — настоящими чернилами. Он просил мастера нанести татуировки на руки — не для красоты. Для сокрытия.
— Ты уверен, парень? Это будет навсегда, — спросил тогда мастер, слегка растерянно глядя на юного, молчаливого пациента.
— У меня уже есть то, что навсегда, — тихо ответил Мрак.
Он не хотел возвращаться в школу. Ему казалось, что он не принадлежит этому миру. Что он сломан. Что он опасен. Но однажды он подошёл к зеркалу, стянул бинты и долго смотрел на своё лицо. Его не испугал шрам. Его испугала пустота в глазах. Тогда он впервые взял в руки чёрную краску — и нарисовал себе новую кожу. Не чтобы спрятаться. А чтобы стать тем, кем он чувствует себя внутри.
Мрак Хатеуский умер в тот день, когда рухнула балка. Но из пепла поднялся кто-то другой. Кто-то, кто не забывает.
Юность
Шестой класс. Мрак стоял у школьных ворот, в новом чёрном худи с глубоким капюшоном, в тяжёлых ботинках, с руками в перчатках, скрывающих татуированные ожоги, и лицом, наполовину скрытым гримом. Его мать провожала взглядом из машины, не проронив ни слова. Она знала, что не вправе уговаривать его вернуться домой. Он сам выбрал этот день. Сам решил, что больше не хочет прятаться.
Внутри — здание, похожее на лабиринт. Стены — выцветшие. Люди — шумные. Смех, выкрики, звонок — всё оглушало. Каждый взгляд, каждый жест будто кричал: "Ты не как все". Сначала это были взгляды — недоуменные, оценивающие, пугливые. Потом — шёпот. А после — смех.
— Эй, смотри! Это что, Хэллоуинский монстр?
— Сними маску, или ты всегда такой?
— Говорят, он поджёг дом и убил брата…
Он не отвечал. Не реагировал. Он просто проходил мимо, как будто не слышал. Но в груди сжималось. Каждое слово резало глубже, чем огонь когда-то прорезал его кожу. Он шёл домой и клал руки в таз с холодной водой — не от боли, а чтобы не чувствовать желание сжать кулаки.
Однажды в столовой один из мальчиков, Стив, толкнул его поднос с едой. Поднос с грохотом упал, рис рассыпался по полу, и всё замерло. Мрак стоял, не двигаясь. Все смотрели на него. Стив засмеялся:
— Что, немой? Или слишком страшный, чтобы сказать хоть слово?
Он нагнулся к Мраку и прошептал:
— Ты должен был сгореть вместе с братом.
Это был первый раз, когда Мрак ударил. Слишком резко. Слишком сильно. Стив отлетел, упал на пол, задыхаясь от шока.
После драки вызвали родителей. Мрак молчал. Отец долго смотрел в его глаза, а потом тихо сказал:
— Ты не виноват в их страхе. Но и не должен стать таким, как они. Используй свой ум. Не кулаки.
Эти слова запомнились.
Он начал читать. Много. Всё, что касалось права, справедливости, этики, истории правозащитного движения. Особенно его задела история Розы Паркс — женщины, не уступившей место в автобусе. «Одна — против системы». Тогда он впервые написал в тетради: «Я стану тем, кто защитит тех, кого нельзя услышать».
Мрак начал участвовать в школьных дебатах. Говорил коротко, жёстко, но по делу. Учителя не могли не заметить — он умён, логичен, и обладает невероятной силой убеждения. Несмотря на это, среди сверстников оставался изгоем. Но он не пытался больше стать частью толпы. Он создавал свою собственную ось — ось понимания, а не популярности.
У него появился наставник — мистер Рамирес, преподаватель истории и бывший юрист. Тот увидел в Мраке не просто травмированного подростка, а будущего защитника.
— У тебя есть огонь внутри, — сказал он однажды, — ты можешь разрушить этим огнём всё вокруг… или осветить дорогу другим.
Вместе они работали над школьным проектом по защите прав подростков. Мрак выступал перед советом школы, требуя установить в учреждении кабинет психолога и анонимную «линию помощи». Он доказывал, что школа не должна быть полем битвы, где сильный побеждает, а слабый молчит.
Проект одобрили. Это стало первой его маленькой победой.
Он начал задумываться о будущем всерьёз. Право — это не просто карьера. Это его оружие. Его броня. Его путь. Ещё в старших классах он начал готовиться к поступлению в юридический ВУЗ. Учил латынь. Изучал судебные процессы. Читал о прецедентах. Он не жил, как остальные подростки. Он горел изнутри — не тем огнём, что сжёг его когда-то, а новым: светлым, целеустремлённым.
Один раз, перед выпускным, одноклассник подошёл к нему в коридоре. Это был тот самый Стив. Он смотрел на Мрака как на чужого, но взгляд был уже не издевательским.
— Ты изменился. Не таким тебя помню.
Мрак смотрел прямо.
— А я помню тебя. И всё, что ты говорил.
— Прости, — выдохнул тот. — Я был… идиотом.
Мрак не ответил. Он просто кивнул и пошёл дальше.
Прощение — не его цель. Его цель — чтобы больше никто не стал тем, кем был он в детстве: затравленным, сломленным, забытым.
Взрослая жизнь
Поступление в Бостонский университет стало для Мрака не столько радостью, сколько логичным продолжением того, к чему он стремился всё детство и юность. Он не праздновал, не звал друзей, не выкладывал фото с письмом о зачислении. Он просто сел за стол, открыл первый том по уголовному праву и начал читать.
На юридическом факультете Мрак выделялся — и не только внешне. Внешность по-прежнему привлекала взгляды: татуированные до плеч руки, чёрный грим, скрывающий шрамы на лице, стеклянный блеск его тёмных глаз с повреждённой сетчаткой. Но гораздо сильнее поражала его сосредоточенность. Он не участвовал в вечеринках, не обсуждал игры и не сидел в кафе со сверстниками. Он читал. Учился. Спорил на лекциях. Сдавал всё первым и уходил последним.
Преподаватели были поражены его логикой, глубиной рассуждений и незаурядной памятью. Один из них, профессор Лоуренс, специалист по конституционному праву, однажды подошёл к нему после занятия:
— Хатеуский, вы не просто хорошо подготовлены. Вы остры. Как бритва. Но бритва может не только защищать, она может и калечить. Определитесь, кем вы хотите быть.
Мрак не ответил тогда. Он уже знал. Он не собирался калечить. Он собирался защищать.
После выпуска он уехал из Бостона. Слишком много было там призраков. Он выбрал город на другом конце страны — Los Santos, штат San Andreas. Город, где грязь улиц перемешана с мечтами, где за каждым углом — история, и где добро и зло танцуют на одной сцене, не всегда различимые.
Первой ступенью его новой жизни стала LSPD — полицейский департамент города. Он устроился туда стажёром, а потом, благодаря настойчивости, прошёл путь до Офицера 1-го ранга. Он работал на улицах, разговаривал с уличными подростками, вел дела, стоял под дождём у мест преступлений, разбирал показания, пытался понять, кто лжёт, а кто — просто боится.
Его коллеги уважали его. Он не кричал, не унижал, не строил из себя героя. Он просто делал своё дело. Спокойно. Точно. Бескомпромиссно. Но однажды всё изменилось.
Это было обычное дело на первый взгляд — подросток по имени Райан, 15 лет, задержан за нападение на троих сверстников. Один из них в тяжёлом состоянии, другой — с переломом, третий — в шоке. Мрак взялся за протокол. Но, изучив материалы, он увидел себя.
Райан был один. У него не было родителей рядом. У него были шрамы. Он молчал. И когда Мрак заглянул в его глаза — мутные, опустошённые — он увидел в них самого себя в шестом классе.
— Почему ты это сделал? — спросил он на допросе.
Райан долго молчал. Потом тихо произнёс:
— Я не хотел. Но они… они пинали меня… плевали… говорили, что я ошибка. Я просто не выдержал.
Мрак не смог подписать дело. Он сидел в участке ночью, сжимая в руках папку, и чувствовал, как внутри него что-то ломается. Он вспоминал запах горелого дерева, стоны Салли, боль в теле, и голос мальчика, сказавшего: «Ты должен был сгореть».
Он подал заявление об уходе на следующий день.
Многие не поняли. Его начальник — капитан Ривера — пытался отговорить:
— Ты был одним из лучших. Почему сейчас?
— Потому что я не могу смотреть, как система давит тех, кого должна спасать.
Мрак ушёл. Но не из борьбы.
Он устроился в Коллегию Адвокатов. Начал с самых простых дел — защита мелких правонарушителей, бесплатные консультации, помощь в суде для тех, кто не мог себе позволить адвоката. Его имя быстро стало узнаваемым. Но не из-за внешности. А из-за подхода.
Он никогда не защищал тех, кого считал виновными. Он брался только за тех, в ком видел искру. За тех, кто попал не по своей вине. Кто оступился. Кто был втянут. За подростков. За жертв. За тех, у кого не было никого.
Он выступал в судах с такой страстью, что даже судьи порой задерживали дыхание. Он не просил снисхождения. Он доказывал. Он разбирал дело по нитям, находил то, что упустили другие, вытаскивал истину, даже если её прятали под тоннами лжи.
Его татуировки перестали пугать. Его лицо — шрамы и краска — стало символом. Символом того, что страшное не обязательно зло. Что уродство может быть истиной. Что боль — не повод сдаваться, а причина идти вперёд.
Настоящее
Город Los Santos не изменился. Он по-прежнему дышал жаром асфальта, тревогой ночных сирен и контрастом между богатством и безысходностью. Но в этом хаосе, полном абсурдов и искалеченных судеб, был человек, который оставался несломленным.
Mrak Hateuskiy — теперь это имя знали в залах суда, в университетских лекционных, в коридорах приютов и в социальных службах. Он больше не просто адвокат. Он — голос. Тот самый, что когда-то дрожал в груди, срывался в боли и молчании. Теперь он звучал твёрдо, сдержанно, но так, что его слышали.
В Коллегии Адвокатов его называли "неудобным". Он не любил играть по правилам, если видел, что правила искажают суть. Он спорил с судьями, ставил под сомнение решения прокуратуры, обрушивал бетон обвинений своими контраргументами. Его уважали. Его боялись. Но главное — к нему шли.
Один из таких случаев стал особенно знаковым.
Молодая девушка, Лея, была обвинена в убийстве мужчины, который несколько лет назад насиловал её. Все улики были против неё. Общественность требовала наказания. Но Мрак увидел в ней не преступницу — а выжившую.
— Ты убила? — прямо спросил он на первой встрече.
— Я… Я просто защищалась, — дрожащим голосом ответила она. — Я хотела, чтобы он больше никого не тронул.
Мрак посмотрел на неё, будто видел себя. Он знал это выражение — смесь ужаса, вины, желания исчезнуть и отчаянной надежды, что кто-то поверит.
Он взял дело. Пошёл против прокурора, которого знал лично. Против мнения коллег. Против общественного давления. Он искал свидетелей, нашёл старые жалобы на погибшего, дотянулся до архивов, где обнаружились нераскрытые дела, схожие по почерку.
Когда присяжные признали Лею невиновной, она расплакалась прямо в зале. Мрак просто встал, кивнул и ушёл, оставив скамью пустой.
Позже, на одной из лекций для студентов-юристов, его спросили:
— А если бы она действительно убила его в ярости? Всё равно бы защищали?
Он выдержал паузу.
— Да. Потому что мир не делится на белое и чёрное. Он весь — в шрамах. И если ты видел их, если сам носишь их на коже, ты понимаешь: иногда справедливость — это не буква закона, а то, что стоит за ней.
С годами Мрак начал создавать фонд помощи жертвам буллинга и насилия. Он использовал свою репутацию, свои связи, свои деньги — чтобы помочь тем, кто, как и он когда-то, не мог кричать. Он выкупал из беды. Платил за адвокатов. Давал шанс.
Он стал приглашённым спикером в школах, университетах, на конференциях. Люди слушали. Потому что он не рассказывал красивых теорий. Он говорил о том, каково это — вытащить обгоревшего брата из огня и знать, что ты не успел. Каково это — скрываться от зеркал. Каково — слышать, как твои руки называют «грязными». И при этом — продолжать верить, что ты можешь быть нужным.
В его кабинете — ни одной награды. Только фотография Салли — младшего брата, с которым он не успел проститься. И рядом — чёрно-белый снимок с подписью: "Для тех, кто не сдался. Для тех, кто всё ещё идёт."
Он по-прежнему носит чёрный грим. Не потому что стыдится — а потому что это стало его символом. Как мантия судьи или значок офицера. Его шрамы — это знаки. Не уродства, а пройденного пути.
Однажды, на улице, к нему подошёл подросток. Неувере
нный, со следами ожогов на шее. Просто посмотрел на него и сказал:
— Я думал, я один такой.
Мрак улыбнулся. Без слов. Просто протянул визитку.
— Звони. Мы не одни.
Итоги:
Использование темного грима в гос.структурах(в результате пожара)
Использование темных линз в гос.структурах(в результате пожара)
Использование татуировок[Full BW на руки] (в результате пожара)
Последнее редактирование:
