- Автор темы
- #1
РП-биография Niksa Santizz
Имя, фамилия:
Никса Сантизз
Возраст и дата рождения:
35 лет, 16.09.1989
Пол:
Мужской
Описание внешности:
Рост 180 см, голубые глаза, седые волосы. Атлетическое телосложение, закаленное годами суровой службы. Глубокие шрамы – на правой щеке от ножевого ранения, на лбу от удара во время боя, ожог на шее – след тяжелой операции. На левой щеке тянется тонкий, но заметный шрам — след удара осколком. Оба предплечья покрыты татуировками с военной символикой, напоминающими о прошлом.
Детство (0–12 лет) – Выросший в суровом мире
С самого детства Никса познал боль. Его жизнь не была наполнена беззаботными играми – вместо этого он сталкивался с жестокой реальностью, которая оставила на нём следы.В семь лет он попал в аварию, когда пытался перебежать дорогу, спасаясь от хулиганов. Машина не успела затормозить – горячий металл оставил ожог на его шее, который со временем превратился в темный, рельефный шрам. Тогда он впервые увидел в зеркале, как изменился, и услышал насмешки сверстников. "Монстр", "урод", "ошибка" – вот слова, которые сопровождали его детство.
Он часто стоял перед зеркалом, прижимая ладонь к ожогу, надеясь, что всё исчезнет, но вместо этого кожа становилась грубее, боль — привычнее, а внутри крепло что-то новое. Стойкость. Ему приходилось рано взрослеть, быть жестче своих лет.
Он начал носить воротники повыше, шарфы, но даже летом не мог избавиться от взгляда в спину. Ожог болел при перемене погоды, напоминал о себе. Иногда ночью он просыпался в поту, хватаясь за шею, будто всё происходило снова. В одиночестве он начал рисовать, создавая образы воинов и героев — тех, кто тоже носил шрамы. Он верил, что когда-нибудь его следы на теле будут не позором, а символом силы.
Юность (12–17 лет) – Закалка в уличном аду
В 14 лет, после первой уличной драки, он получил разрез на правой щеке – нож скользнул по коже, оставляя навсегда этот след. Кровь залила лицо, но он даже не закричал. Это был его урок – мир не пощадит, если покажешь слабость.После этого шрама взгляды людей на него изменились. На улицах его стороной обходили обычные прохожие, а местные бандиты, наоборот, проявляли интерес. Он чувствовал, как чужие глаза оценивают его, словно он – экспонат в музее ужасов.
Он не позволил этим взглядам сломать себя. Он научился смотреть в ответ – жестко, холодно, не мигая. Люди перестали смеяться. Вечерами он сидел один в комнате, обрабатывал раны, записывал мысли. Он хотел быть сильным, но не озлобленным.
Его комната напоминала убежище – стены, исписанные цитатами, старые боксерские перчатки на гвозде, зеркало, перед которым он стоял каждый вечер. Он начал заниматься спортом, бегал, качался, бил грушу, представляя вместо неё страхи, слабость, обиды. Это была его личная война.
Каждое утро он осматривал свои шрамы, проверял, не зарубцевались ли они. Он ухаживал за ними, как за частью себя. Иногда он разговаривал с ними — не всерьез, но словно проверяя: остался ли в нём еще страх.
Молодость (18–25 лет) – Война, ставшая домом
Едва ему исполнилось 18, он вступил в ряды армейского спецподразделения, которое работало в условиях строжайшей секретности. Это не была обычная армия – это был спецназ для избранных, где жесточайший отбор проходили единицы.Там его лицо украсил новый шрам – на лбу, оставленный металлическим прутом при взрыве. Врачи хотели зашить его аккуратно, скрыть, но Никса отказался. Он принял боль. Принял след, который остался.
Иногда, во время перерывов между заданиями, он сидел у зеркала и изучал карту своего лица. Каждый изгиб, каждый след — как граница на личной карте боли и мужества. Он начал вести дневник, где описывал чувства, сны, воспоминания. Это помогало не сойти с ума.
После ранений он часто просыпался в медблоке. Иногда — в поту, иногда — с зашитой бровью. Он не просил обезболивающих, только зеркало. Он смотрел на себя и спрашивал: "Сколько тебя ещё останется после следующего задания?"
Он не жаловался, не плакал. Его учили молчать и действовать. Но ночью, когда никто не видел, он смотрел на свои руки, измазанные в крови, и думал — кем он становится? Ответ был один: выжившим.
Взрослая жизнь (25–35 лет) – Шрамы, как зеркало
С каждым годом его тело становилось картой, на которой были отмечены все его сражения.Особенно тяжело он переживал шрам на левой щеке — не по глубине, а по месту. Он был слишком близко к глазу, заметен при любом освещении. Он видел, как люди пугались, отводили глаза. Первое время он пытался скрывать его: шарфы, длинные волосы, тени. Но каждый раз, глядя в зеркало, он видел себя настоящего.
Он боролся не только с физической болью, но и с внутренними демонами. В моменты отчаяния он задавался вопросом — почему именно он? Но каждый шрам напоминал: ты выжил. И не просто выжил — стал сильнее.
Он пытался жить с этим. И однажды понял — шрамы больше не враги. Это часть его пути.
В кафе официантка не смогла удержать взгляд и вдруг сказала:
— Простите... это от войны?
Он кивнул.
— Спасибо вам.
Он начал воспринимать шрамы не как изъян, а как напоминание: "Ты жив. Ты выстоял. Ты справился."
Теперь он не прятал их. Он ходил уверенно, с открытым лицом. Люди начинали уважать — не за внешность, а за суть, за силу, которая читалась в каждом шраме. Он стал тихим вдохновением для других — тех, кто тоже нес следы своей битвы.
На пляже однажды ребёнок подошёл к нему и спросил, не страшно ли было получить все эти шрамы. Он улыбнулся, присел и ответил:
— Нет. Страшно было бы не попробовать выжить.
Настоящее время – Спокойствие после шторма
Никса завершил службу и посвятил себя жизни в мирном San Andreas. Он не искал власти или признания. Он просто жил, носил свои шрамы открыто, спокойно. И теперь, глядя в зеркало, он видел не уродство.Он видел историю. Свою. Историю в каждом шраме, в каждом взгляде, в каждом вдохе. Он больше не искал оправданий. Он был тем, кто он есть — без лжи, без масок.
Итог:
Возможность ходить с татуировками(шрамами) на лице и шее в гос структурах.
Последнее редактирование:
