- Автор темы
- #1
Небольшой комментарий: данная биография является не совсем стандартной в просторах этого форума. Надеюсь, это не послужит причиной для отказа в её одобрении. Получилась довольно-таки интересная история, советую прочитать и насладиться каждому.
ТИЗЕР
Человек, переживший трудное детство, оказался в армии, но никак не рассчитывал, что попадёт в пекло войны и будет сражаться с никогда непобеждённым народом — афганцами. На войне ему придётся переосмыслить весь пройдённый путь и посмотреть на мир совершенно с другой стороны. Его ждут неимоверно ужасные испытания, встреча с талибанским движением, потеря близких людей. Прочитать данную биографию – значит, пройти извилистый и тернистый путь героя вместе с ним. Проблемы, заложенные в биографии, продолжают быть актуальными и на сегодняшний день. Разве погоня за независимостью порой не оборачивается потерей своего истинного лица? Сможет ли герой жить полноценной жизнью, будучи опалённым страшной войной?
16 июнь 2011 год, Лос-Сантос.
- Имя, фамилия - Dante Hammond
- Возраст и дата рождения - 17/09/1993 (27 лет)
- Личное фото -
- Пол - мужской
- Описание внешнего вида Вашего персонажа - 185 см, русые волосы, голубые глаза, спортивное телосложение.
- Итог - Вознаграждение за нестандартную роль, в том числе стартовый капитал.
ТИЗЕР
Человек, переживший трудное детство, оказался в армии, но никак не рассчитывал, что попадёт в пекло войны и будет сражаться с никогда непобеждённым народом — афганцами. На войне ему придётся переосмыслить весь пройдённый путь и посмотреть на мир совершенно с другой стороны. Его ждут неимоверно ужасные испытания, встреча с талибанским движением, потеря близких людей. Прочитать данную биографию – значит, пройти извилистый и тернистый путь героя вместе с ним. Проблемы, заложенные в биографии, продолжают быть актуальными и на сегодняшний день. Разве погоня за независимостью порой не оборачивается потерей своего истинного лица? Сможет ли герой жить полноценной жизнью, будучи опалённым страшной войной?
16 июнь 2011 год, Лос-Сантос.
Небольшую комнату, находящуюся в здании управления Федерального бюро расследований, быстро наполнило приятное благоухание духов только что вошедшей в помещение специалиста по психологическому анализу поведения Амели Покету, которая возглавляла отдел бихевиористики. Женщина отличалась стойкой уверенностью, речь которой была лишена всяких запинок, а голос какой-либо дрожи. Повышение тона на ключевых словах, активное жестикулирование — дополнительно подчёркивали её профессиональные навыки, выработанные годами службы.
Молодой мужчина среднего телосложения с истощённым лицом, густыми каштановыми волосами, глубокими сине-голубыми глазами и серыми мешками под ними ни единым звуком не выдал свою реакцию на появление сотрудницы ФБР, находясь в продолжительном шоковом состоянии от совокупности тяжких произошедших событий.
Своим низким, мелодичным и уже лишённым сбивчивости голосом Данте Хаммонд продолжил диалог:
Первый день прошёл спокойно, пока не было ни одной волны талибов. Было трудно ментально адаптироваться, я чувствовал тревогу внутри себя, любой день мог стать последним. С парнями всегда подбадривали друг друга, совместно пройдённые испытания только укрепляли боевой дух.
Второй день преподнёс нам неожиданные сюрпризы. Под утро, в 5 часов, я резко открываю свои глаза от крика часового: «Талибы, мать вашу!». Холодная дрожь пробежалась по всему телу, в такие моменты важно не потерять рассудок и действовать, как учили. Всё происходило быстро, в доли секунды.
Мы укрылись за расставленной большими камнями стеной и открыли залп по талибам, которых было явно вдвое больше. Воздух сотрясал оглушительный грохот, перекатывающийся эхом в окрестностях, над крепостью вздымались густые клубы дыма и пыли.
Когда над головой на молниеносной скорости беспощадно пролетает душманская пуля, понимаешь, что нужно ценить каждый момент, каждый миг в этой жизни.
Полчаса тяжелой изнурительной пальбы нам потребовалось, чтобы подавить первую волну талибов. В ушах стоял пронизывающий звон, я смотрел на небо и благодарил Господа, что сохранил нас в этой схватке.
Мы отдышались, привели крепость в порядок, залатали образованные бреши на стенах. Набирали силы, наблюдая все 360 градусов. Каждую минуту мы ожидали появление талибов, но продолжение того дня оказалось весьма спокойным.
Ожидали, что больше не увидим агрессивных лиц моджахедов, на третий день должны были прибыть основные силы военного контингента США. Но не тут-то было, наше спокойствие прервало радиосообщение о том, что в нашу сторону выдвигается толпа душманов численностью около 150-200 человек. Тогда чуть в штаны не наложили, к нам отправили наземное подкрепление и воздушные силы, но до их прибытия нам следовало продержаться целых 40 минут. Маршессо объяснил нам план действий и расставил по позициям.
Ещё минута, и на горизонте виднелись первые талибы. Мы начали обмениваться выстрелами, сердцебиение ускорялось до такого темпа, что казалось, вот-вот оно выскочит. Мы без остановки вели огонь по душманам, но их становилось только больше и ближе. Начали терять своих бойцов, было трудно смотреть на то, как мучительно умирает солдат и окровавленными губами просит воды, тело которого было изрешечено осколками, с которым только вчера ел кашу из одной тарелки.
***
Мы продолжали держать оборону, подкрепления всё еще не было, какое-то тупиковое положение, то ли нас обманули и бросили подыхать в этой высоте, непонятная ситуация, Маршессо вообще не видели в тот момент, была мысль, что он схватил пулю.
Мы с Кевином старались держаться вместе, подстраховывали друг друга, в гуще пыли были видны лишь пять-шесть солдат. Паника настигала, обстановка больше была похожа на развязку, душманы в ста метрах от нас, ощущение безвыходности, я вёл огонь и одновременно молился так сильно, что есть мочи.
Из дула моего автомата вылетает очередная пуля, взрыв гранаты в нескольких метрах от меня, тяжелый удар в голову, сопровождённый звуком подобно сильному грому, туман перед глазами, я теряю сознание, дальше ничего не помню…
Я ощутился от каких-то голосов на непонятном языке… Твою же мать, это были душманы в широких светлых шароварах и темной рубашке. Я посмотрел вперёд и увидел Кевина, скрученного двумя талибами, он беспомощно рыпался. Пытаясь подняться с земли и освободить его, я обернулся назад, увидел приближающегося моджахеда с таким чёрным лицом и длинной бородой, это наводило сильный ужас. Моментально схватив свой автомат, я нажал на курок, но выстрелов не последовало. Я почувствовал очередной удар в голову сзади, возможно, это был приклад автомата. Падая, я заметил выглядывающую из-за камней фигуру Маршессо, он трусливо смотрел, как меня и Кевина схватывают талибы.
***
Я ощутился в каком-то тёмном помещении, до последнего верил, что это сон, розыгрыш, учебное мероприятие. Но нет, нет, нет! Я в плену! Боже!
Началась паника, в ушах стоял тот же пронизывающий звон, не знал, что делать.
«Доброе утро, брат», — я услышал хриплый знакомый голос, не видя практически ничего в темноте, лишь солнечные лучи проходили сквозь решетчатую дверь. Это же Кевин! Кевин! Как же я обрадовался, услышав его голос. Славу Богу! Мы шепотом начали обмениваться репликами. Он обвинял майора Маршессо в том, что тот спокойно передал нас в руки моджахедов. Он струсил заступиться за нас, но осуждать его в тот момент было бессмысленно, нужно было решать, как выбираться. Во благо мы не имели серьёзных огневых ранений.
Я никак не мог забыть слова нашего куратора, которые гасили во мне всякую надежду на спасение: «К душманам лучше не попадать. Звери, а не люди. Обязательно убьют, а перед смертью еще и помучают. Лучше застрелиться, чем оказаться у врага». Мы догадывались, что все тяготы ещё впереди, поэтому нужно было валить немедленно. Мы прикидывали план спасения, но соображать было крайне трудно, мы измучались, всё тело болело, эта война встала поперёк горла, мы стали заложниками чужих амбиций и чужих ошибок.
Оставалось надеяться только на то, что Маршессо и основная сила выведут нас из территории Афганистана. Фига с два. Майор наплевал на нас, как позже об этом поняли.
К двери приблизились два душмана, зайдя, один из них приказал нам встать, а другой подошёл, посмотрев мне прямо в глаза, с размаху ударил в лицо прикладом своего автомата, Кевин тоже ощутил на себе жесткость американского оружия. Тот, который примитивно с акцентом говорил на русском языке, схватил меня за шею и устрающе сказал: «Завтра здесь будет Хакимулла Мехсуд, будете врать ему — вам хана!»
Мехсуд был одним из лидеров Талибана, о его беспощадных приёмах знали практически все. Он не оставил бы нас в живых, даже если мы изложили бы все планы американской армии. Да и знать-то мы особо ничего не знали, штаб приказывал, мы исполняли. Чувствовали, что всё, пришло наше время, были мысли свести счёты с жизнью, но как верующий, я изгонял эти мысли и подлинно верил во спасение.
Обещанное прибытие Мехсуда было перенесено в связи с возникшей заварухи вблизи его базы.
Обилие эмоций не давало нам толком высыпаться. Сил было мало, кормили максимум три раза в день, изредка выпускали на кишлак, ни с того, ни с чего прилетало по ребру, казалось, бить людей приносило талибам удовольствие. Сбежать было нереально, на каждом углу дежурил душман. Каждый день я молился Отцу Небесному и ожидал, что он спасёт нас. Так прошёл долгий, тяжелый, изнурительный месяц.
Мы лежали с Кевином на холодном полу, смотря на потолок. Послышались какие-то звуки, душман открыл дверь и пропустил в помещение того самого Хакимуллу Мехсуда. Я был в ступоре, не было сил как-то реагировать. Нас посадили в стул, Мехсуд начал расспрашивать о планах и движениях нашего батальона. Нам показали видео, как Маршессо давал интервью телевидению, в котором говорил, что после стрельбы в той высоте никого не осталось в живых, хотя он чётко видел нас. Он мог спасти, но пожелал похоронить. Зачем? Да потому что трус, все его слова были пустыми, как и он сам.
Мехсуд приказал одному из талибов достать камеру, а сам вытащил острую лезвию, обёрнутую в платок, передал другому талибу и кивнул головой. Я сильно зажмурился и в очередной раз молился. Душман отломил половину лезвии, взял мою правую руку и резко вогнал под ноготь, продержав несколько секунду, вытащил её и затолкнул толчёное стекло, задетые нервные окончания вызывали неописуемую боль. Пелена слёз закрывали глаза, непонятно было, что от нас хотел Мехсуд, он спрашивал у нас то, чего мы не знаем. Все попытки договориться с ним были обречены на провал, он не верил нам. Подобные манёвры проводили и с Кевином, хотелось кричать и плакать от боли и сострадания, это фиговое чувство, когда ты беспомощен и не можешь помочь своему другу, ты просто наблюдаешь, как над ним издеваются террористы.
Далее последовала серия ударов кулаками, нас били будто мы похитили жён этих душманов, откуда в них столько злобы…
Наша одежда была полностью окровавлена, по лицу стекала кровь. Меня вновь подняли с пола и той же самой лезвией тонкими слоями начали срезывать кожу с кончиков пальца, затем всё это заталкивали в рот и заставляли глотать. Адская боль, я чуть ли не потерял сознание от болевого шока. Мехсуд опять начал что-то говорить на своём языке, я зажмурился и произнёс вслух: «Боже, спаси нас!».
В ту самую секунду послышались звуки истребителей и сильных взрывов, душманы выбежали из той комнаты, Господь всегда слышал меня, я безмерно благодарен ему. Я сразу бросился к Кевину, который лежал без сознания, ему попалось не хуже, чем мне. Серия пощечин по лицу помогли ему прийти в себя, мы, изнемождённые, ринулись побыстрее покинуть этот кишлак. Американские истребители продолжали бомбить территорию, мы чудом остались в живых. Трудно было ориентироваться в гуще пыли, шли, куда глаза глядели.
Мы всю ночь шли в сторону запада, на границу с Пакистаном. Силы исчерпались до нуля, нестерпимая жажда и голод обостряли ситуацию. Наверное, там, где нас держали, не осталось ни единой песчинки, когда мы отдалялись, воздушные силы продолжали бомбить ту огромную территорию.
Уже ближе к утру нас приютил афганский мирный житель, старенький дедуля. Он гостеприимно принял нас, накормил и подлатал раны. Мы крайне признательны ему за то, что примерно показал, где располагается крепость американской пехоты.
С Кевином происходило что-то неладное, толком со мной не разговаривал, с дедом не вёл вообще никаких диалогов. Нахождение в плену невообразимо сказалось на нашей психике, это был неистовый шок, которое трудно передать словами.
Добрались до кишлака, где находились наши, сначала чуть не застрелили, но разобрались. Ночью мы наконец-то покинули этот кровожадный и чудовищный Афганистан. Было ли у нас чувство радости? Нет, не было. Апатия, больше ничего. У нас не было сил испытывать какие бы то ни было эмоции, эта война проникла до самой глубины сознания.
Нас поместили в специальный диспансер в пригороде Саут-Бенда. Первым делом я позвонил родителям, даже не буду излагать их реакцию, вы сами всё понимаете. но я до глубины души был рад услышать их голоса.
Пока не было серьёзных допросов властей, но мы знали, что нас ожидает эта мучительная процедура.
Кевин всё так же странно вёл себя, я видёл в нём пылающую злобу на майора Маршессо, это устрашало меня. Я и сам неистребимо ненавидел этого мерзавца, но Бог велел возлюбить врага своего. Как бы трудно ни было, я так и сделал.
На третий день нахождения в диспансере Кевин предложил покинуть учреждение и уехать куда-нибудь, я поддержал эту идею, не желая вообще с кем-либо контактировать. Психотерапевты по сто раз в день заходили к нам, это угнетало и вызывало раздражение.
Нам не составило труда ускользнуть мимо безответственной системы безопасности. Отправившись в дом Кевина, мы взяли нужные вещи и отправились в Диллимор. Почему именно Диллимор — так решил Кевин, аргументируя тем, что там будет спокойнее и никто не будет тревожить. Конечно, у нас ещё не было документов, нежелательно попадаться в глаза стражей порядка, нас искали, понятное дело. Помочь согласился мой старый знакомый по университету, он на своей машине довёз нас в далёкий округ Ред.
Расположившись в арендованном доме, мы отходили от того кошмарного ужаса, что нам пришлось пережить в последние месяцы. Туман, полное безразличие к происходящему всё ещё не покидали мою голову.
***
Через несколько дней после переезда Кевин в вечернее время потащил меня на улицу посетить бар… До него мы всё-таки не дошли.
Мне стало понятно, у Кевина не было цели пойти в бар, он специально заманил меня, сохраняя интригу до проигрышного конца. Мы остановились в каком-то тёмном переулке, Кевин сказал: «Ну, что, дружище, пришло время расставить всё на свои места», я был в недоумении, о чём вообщё идёт речь. Дальше он подошёл к гаражу и постучал в ворота, за которыми оказался тот самый майор 1-го батальона 75-го пехотного полка — Брайн Маршессо.
Я-то сначала не понимал, почему мы попёрлись в этот Диллимор, что там такого… Оказалось, что после сокращения военного контингента на территории Центральной Азии Маршессо дали отпуск и он переехал именно в эту деревню. Кевин пылал жаждой отомстить человеку, из-за которого мы пронесли через себя весь трагизм талибанского плена. Об этом я узнал только в конце.
Я был в глубоком потрясении, увидев майора, по-моему, он тоже, видели бы вы его глаза. Маршессо наверняка думал, что мы давно подохли в Афганистане, что те озверелые душманы придушили нас в тот же роковой день. Он не успел и рта открыть, как Кевин сильно оттолкнул его назад, в результате которого майор упал на бетонный пол. Мой многолетний товарищ резко достал из-за пояса пистолет, о нахождении которого я и знать не знал, нацелившись, начал угрожать лежащему военному, констатируя его вину.
Маршессо видел, как меня и Кевина Мэттьюса схватывали террористы талибанского движения, он ничего не предпринял. Он не передал штабу достоверную информацию, ему было проще сказать, что мы сдохли. Соответственно, никакой поддержки со стороны американской армии мы не получили, цель бомбардировки кишлака, в плену которого мы находились, — это ликвидация Мехсуда. Мы оказались заперты в Афганистане так же, как животное в клетке зоопарка. Хотел ли я отомстить Маршессо? Нет, верующему человеку это недопустимо. Я простил его, как бы тяжело ни было, но Кевин не смог. Пытаясь уговорить его не делать глупостей и отобрать огнестрельное оружие, между нами завязалась перепалка, в результате которого кто-то из нас случайно надавил на курок, пуля задела левую кисть Кевина. Он в ярости схватил железяку и начал ей наносить удары по телу Маршессо, Я выстрелил в сторону, чтобы Кевин остановился, между нами произошёл очередной серьёзный раздор, в результате которого он выхватил у меня оружие, навел на Маршессо и выпустил несколько пуль, спустя мгновение, на полу образовалась лужа густой крови. Кевин выбежал из гаража, а я за ним вслед, остановившись в углу, мы начали выяснять отношения, дело дошло и до драки, после разошлись.
Больше я никогда не видел Кевина Мэттьюса, без понятия, где он на данный момент может быть. Мне очень стыдно за него, стыдно, что всё это время этого убийцу я считал своим другом. Стыдно всё время быть обманутым судьбой.
Через три дня меня задержали. Всё, — глубоко выдохнув, Данте остановился и пронзительным взглядом посмотрел в озадаченные глаза следователя-психолога, ожидая её ответ.
Хаммонд вовсе не ожидал такой реакции, ведь каждое его слово, подобно самому чистому алмазу, было правдиво, тем не менее он, не проронив ни слова, покинул комнату под контролем конвоя.
20 июнь 2011 год, Лос-Сантос.
Спустя четыре тяжелых дня Амели Покету в комнату допроса вызвала Данте, чтобы огласить предположительный вариант событий по делу убийства майора Брайна Маршессо.
Данте никакими словами не мог выразить то, о чём думал в тот момент. Тревога охватила его тело, закрыв лицо обеими руками, он погрузился глубоко в себя, пытаясь понять сказанные секундами ранее слова следователя-психолога Амели Покету.
Процедура разнохарактерных проверок подтвердили целесообразность рассуждений Покету. Данте Хаммонд был приговорён к шести годам лишения свободы в исправительном учреждении строгого режима. В 2015 году вышел на свободу по условно-досрочному освобождению. Никакие психические расстройства отныне не терзали его.
16 декабрь 2015, Саут Бенд, на следующий день после освобождения.
Зима, холодное утро с резким прохладным ветром. Данте стоял на тонком слою снега напротив могилы своего вечного друга Кевина Мэттьюса. Бледное истощённое лицо, покрытое густой щетиной, потрескавшиеся губы создавали о Хаммонде не самое приятное впечатление. Спустя несколько минут глухой тишины Данте, изо рта которого выходил обильный сухой пар, начал говорить своим надломленным голосом, стирая слёзы с глаз:
Афганистан, плен, тюрьма… Три простых слова, несущие в себе невыносимые испытания и мучительные кошмары. Имея за спиной столь громоздкий путь, он никогда не будет смотреть на мир так, как смотрел, будучи юнцом с незапятнанной историей. Его жизнь жизнь никогда не станет прежней, любая ассоциация будет вызывать в нём страшную психосоматическую боль, заглушить которую будет порой непросто.
Вложения
Последнее редактирование:
