- Автор темы
- #1
ФИО - Untouchable Despair Kristian
Дата рождения:18.08.1960.
Возраст - 65 Лет.
Пол - мужской
Национальность - Американец.
Отец:
Его звали Кристиан Антачбл, и в 50-х он был легендой. Не звездой, не иконой, а легендой — тем, чьё имя шептали по углам в барах Южного Лос-Сантоса, в грязных мотелях возле автомагистрали, и в прокуренных комнатах мафиозных особняков на Вайнвуде.
Он начинал мелким — карманник, угонщик, поставщик. Но у него была голова, стальная воля и харизма, от которой даже боссы итальянцев теряли дар речи. В двадцать шесть он уже держал половину портов, в тридцать — контролировал торговлю оружием между Либерти-Сити и Лос-Сантосом. Его прозвище в криминальных кругах было "Неприкасаемый" — The Untouchable. Не потому, что он был неуязвим, а потому, что те, кто пытался до него дотянуться, исчезали. Без следа.
Но в этом городе ничто не длится вечно. Особенно власть.
Когда его сын родился, Кристиан смотрел на него, как на последнюю ставку. Он назвал его Деспаир. Мрачно? Да. Но Лос-Сантос — город, где мрак входит в колыбель раньше, чем свет. Он хотел вырастить парня умным, жестким, расчетливым. Он учил его стрелять раньше, чем тот научился читать. Учил читать по глазам — ведь глаза врут реже слов.
Мать мальчика? Никто толком не знал, кто она. Одни говорили, что она была проституткой с Ист-Лос, другие — что бывшей сотрудницей ФИБ. А может, всё сразу. Кристиан никогда не говорил, но в глазах его каждый раз застывала боль, когда кто-то спрашивал.
Когда Деспаиру исполнилось пятнадцать, Кристиан исчез. Не как обычно — «уехал на пару дней, порешать дела» — а по-настоящему. Его последний разговор с сыном был коротким:
«Если меня не будет — значит, кто-то всё же дотронулся. Уходи с радаров. Но помни — этот город принадлежит тебе. Просто ещё не знает об этом.»
Башня, в которой они жили — старый пентхаус на крыше заброшенного отеля в Ла-Пуэрта — была пустой, но в сейфе под полом Деспаир нашёл кейс. Внутри — револьвер "Дезерт Игл", два миллиона наличными, и список имен.
Вверху списка — три фамилии: Монтелли, Рамирес, Бронсон. Люди, с которыми Кристиан когда-то делил империю. Люди, которые его предали.
С тех пор прошло несколько лет. И теперь, в клубах на Вайнвуде, в переулках Коммерса и на уличных гонках в районе Миррор-Парка, снова шепчут имя — Деспаир Антачбл. Парень с глазами, как у мертвого, и улыбкой, как у человека, который точно знает, за кем он придёт следующим.
Мафия думала, что она избавилась от прошлого. Но они забыли одну простую вещь:
Улицы не прощают. А сын Антачбла — их лучшее напоминание.
Мать:
Её звали Вероника Ривз. В Лос-Сантосе это имя почти ничего не значило, но в Блэйн-Каунти она была известна как «Красная Ведьма» — не из-за магии, а из-за рыжих волос и взгляда, от которого у байкеров отнимались колени. Она выросла в окружении пустынь, мотелей и бесконечных проблем. Её юность прошла среди ревущих моторов и вечеринок, где закон всегда приходил с опозданием. Вероника умела выживать — красть, обманывать, уходить от погони и возвращаться в огонь, если там были её близкие.
Кристиан Антачбл был другим. Умный, молчаливый, стратег. Он был родом из Либерти-Сити, но выбрал Лос-Сантос как место, где мог построить империю. Он не носил цепей, не размахивал оружием без нужды — его оружием был ум. Он был криминальным архитектором, который двигал деньги через сети, создавал схемы, которые даже ФИБ не могли раскрутить. Его прозвище "Антачбл" (Untouchable) он носил заслуженно — ни один суд, ни один агент, ни один конкурент не смог дотянуться до него.
Их встреча произошла в самой обыденной ситуации — на стоянке у заведения, где Кристиан договаривался о покупке старого авиахангарa. Вероника в это время пыталась увести оттуда свою сестру, которая влипла в историю с местными головорезами. Стычка была неизбежна.
Когда началась драка, Кристиан уже собирался уходить, но его взгляд поймал момент — Вероника, с переломанной бровью, стояла между бандитом и сестрой, держа в руке разводной ключ. Без раздумий он вмешался. Это был не жест доброты — он увидел в ней огонь. Не просто храбрость, а способность принимать боль и не отступать. Это его зацепило.
Позже он нашёл её снова. Она не искала спасителя, но у неё был ум — острый, ироничный, и сердце, которое не давало ей быть полностью жестокой. Они начали общаться. Первая встреча переросла в союз — сначала в уличных делах, потом в личных.
Когда родился Деспаир, они уже жили на грани — в постоянных переездах, с поддельными документами, с роскошью, купленной за риск. Имя "Деспаир" (Отчаяние) стало их шуткой. Он был их маленьким огоньком в мире, где все рушилось — и это имя напоминало: они прошли через ад, чтобы быть вместе.
Вероника погибла, когда Деспаиру было всего 12 лет. В перестрелке, которую она устроила, чтобы дать Кристиану и сыну время скрыться. Он до сих пор помнит, как её волосы сверкнули в пламени — рыжие, как закат над пустыней.
Кристиан никогда не говорил о ней вслух, но каждый раз, когда он смотрит на Деспаира, он видит её — ту самую женщину, которая не боялась умереть за тех, кого любила.
Образование:
Деспаир родился в хаосе. Его первая колыбель — кожаное кресло в бронированной "Сэндкинге", в то время как Кристиан вёл машину сквозь границу штата, а Вероника держала пистолет в одной руке и младенца — в другой. Он рос на заднем сиденье жизни, среди взрывов, криков, сирен и золотых цепей, которые блестели на шее отца, но не значили ничего для матери.
С самого детства Деспаир впитывал жестокую правду улиц. Его не учили в обычной школе — его учили выживать. Уроки счёта он получал, считая патроны в обойме, а географию познавал через побеги по каналам Лос-Сантоса и подземным ходам Палето-Бэй.
Но отец знал, что сила без ума — путь в яму. Поэтому в 10 лет он нанял для сына частных учителей — не обычных, а тех, кто служил, воевал, писал шифры и скрывал капиталы. Деспаир учился быстро. Он знал цену каждой ошибки — за одну из них его мать не вернулась домой.
После её смерти он замкнулся. В 12 лет он уже писал код, взламывал камеры, делал фальшивые удостоверения и схемы побега лучше, чем взрослые. Его называли «молчаливым призраком», потому что он редко говорил, но если говорил — слово попадало в цель.
К 16 он уже провёл свою первую операцию — чисто, без крови, но с миллионом на счёте. Он не хвастался. Он просто шёл дальше. Его имя начало обрастать мифами. Говорили, что он — продолжение Кристиана, но с разумом матери. Что он хакнул ФИБ, когда ему было 17. Что он оставляет на месте "работы" записку с фразой: «Из пепла рождается тьма».
Но истина была проще: он просто не знал другого пути.
Его образование — это выживание. Книги, оружие, стратегии, психология, технологии. Он не носил школьной формы, но знал, как собрать импровизированное СВУ из комплектующих в любой мастерской. Он не сдавал экзаменов, но мог распланировать налёт за 10 минут, будто это шахматная партия.
Он не был добрым. Он не был злым. Он был точным. Холодным. И в этом было всё наследие семьи Антачблов.
Сейчас, в свои двадцать с небольшим, он — легенда в тени. Кто-то думает, что он просто сын великого Кристиана. Но правда в том, что Деспаир стал тем, кого никто не ожидал: не наследником, а собственным монстром, рождённым из любви, боли и пепла.
До 19 лет сердце Деспаира было заковано в лёд. Он не доверял никому — кроме отца, да и то на расстоянии. Но всё изменилось в один из редких спокойных дней, когда он сидел на крыше отцовского пентхауса, глядя на закат над Лос-Сантосом. Тогда он увидел её —Айру.
Айра была как искра в бензобаке: взрывная, свободная, без тормозов. Она не боялась Деспаира. Она смеялась, когда он молчал, и смотрела ему прямо в глаза, будто знала всё, что скрыто за его холодной маской. Она была уличной артисткой, рисовала граффити на поездах и жила по принципу «лучше сгореть, чем угаснуть». Их связь была мгновенной — как вспышка между двумя оголенными проводами.
И впервые в жизни Деспаир улыбался по-настоящему. Они катались по ночному городу на ворованной "Банши", пили дешевый кофе у закусочных, слушали музыку на крыше и мечтали. Она звала его просто "Пэй", а он называл её "Взрыв".
На третий месяц отношений, когда они сбежали из Лос-Сантоса в пустыню на несколько дней, Айра, смеясь, поцеловала его в щёку яркой помадой.
— «Если когда-нибудь забудешь, что значит жить — просто глянь в зеркало», — сказала она.
На следующий день он поехал в мастерскую к старому тату-мастеру, с которым работал его отец.
— «Сделай это навечно», — сказал он, протянув салфетку с отпечатком ее поцелуя.
Так на его правой щеке появилась татуировка: четкий след губ — дерзкий, яркий, алый. В городе заговорили: мол, это шрам любви, или метка ведьмы, или код для своих. Но для него это было напоминание. Не о слабости, а о том, что даже в его мраке была искра света.
Однако, как и всё в его жизни, счастье было недолгим.
Айра исчезла внезапно. Телефон — вне зоны, аккаунты — удалены, следов — ноль. Некоторые шептали, что это была ловушка. Что она работала на врагов отца. Что она предала. Другие верили, что она просто не выдержала жизни в тени.
Он не знает правду до сих пор. Он искал. Долго. Безрезультатно.
Но каждое утро он видит тот поцелуй в зеркале. И хотя сердце его снова холодное, где-то в глубине осталась трещина — живая, настоящая. Татуировка не просто символ — она часть его. Та, которую он никогда не сотрёт.
Внешний вид:
Деспаир — фигура, вырезанная из ночи. Высокий, худощавый, с прямой осанкой и безмолвной уверенностью в каждом движении. Он словно сгусток усталой ярости, застывшей в человекоподобной форме. Его одежда проста и без излишеств — черный свободный свитшот и тёмные, слегка зауженные брюки, украшенные тонкими вертикальными полосами. На ногах — белые массивные кроссовки, как последний светлый штрих в его затемненной палитре. Они не выбиваются — они подчеркивают.
Но настоящее значение в нём — в лице, каждая деталь которого рассказывает историю.
Белые линзы, полностью скрывающие радужку, делают его взгляд нечеловеческим — пугающе пустым, как у статуи или программы без души. В них нет эмоций, но в них — всё, что он пережил. Они не прячут, а обнажают пустоту.
На лбу — ровная горизонтальная линия. Чистая, как черта, подведённая под старой жизнью. Может быть — знак, может — раздел.
На носу — три татуировки в виде линий:
→ две короткие — словно метки фиксации,
→ и одна длинная — тянется от переносицы до уровня глаз.
Эта линия словно прорезает его восприятие мира — от рассудка до взгляда.
Под левым глазом — масть пики, набитая на коже. Это не просто символ игры — это знак стратегии, предельной точности и неизбежности.
На правой щеке — татуировка в форме поцелуя, отпечатка губ. Её линии чёткие, аккуратные, почти интимные. Это подарок, оставленный возлюбленной — не как украшение, а как напоминание, что внутри этой оболочки когда-то горело настоящее чувство.
На губах — вертикальные шрамы, тонкие, аккуратные, но зловещие. Кто-то хотел заставить его замолчать. И всё же он остался. Молчит — но не сломлен.
Возле губы — тёмный след, похожий на потёк крови. Он не свежий, но и не застарелый. Похоже, он не стал стирать его — как часть себя.
Юность:
Он родился в безымянном городе, где свет уличных фонарей всегда гас быстрее, чем стрельба стихала в подворотнях. Его отец — Кристиан Антачбл, влиятельный человек в мафиозной иерархии. Холодный, расчётливый, без права на слабость. Кристиан растил сына как наследника, не как ребёнка.
Семья была не домом, а системой, в которой чувства приравнивались к слабости.
С семи лет он учился владеть оружием. В девять — присутствовал при первой расправе. В одиннадцать — научился врать в глаза и улыбаться в лицо тем, кого должен был контролировать. К шестнадцати он уже знал, что значит "вера" в мафии: абсолютная, без права на колебания.
Он носил другое имя. Оно исчезло в ту ночь, когда его предали.
Один из приближённых Кристиана сдал семью изнутри. Внутри мафии вспыхнула война. Деспаира похитили, чтобы использовать как разменную карту. Его не собирались убивать сразу. Его пытали, чтобы заставить говорить. Пытались сломать. Его били, рвали кожу, разрезали губы вертикально, оставляя следы, которые не срастутся до конца жизни. От боли у него начал отказывать глаз. Он молчал. Всё это время. Даже когда кровь пошла изо рта, даже когда зрение пропадало.
Он сбежал на третий день. Убил одного из охранников. Исчез. Отец не пришёл за ним. Никто не пришёл. Он вычеркнул себя из родословной. И имя, данное при рождении, сжёг вместе с одеждой, в которой бежал.
Так родился Деспаир.
Скрываясь, он нашёл убежище в подвале старой школы. Врач, работающий на подпольный рынок, предложил заменить повреждённый глаз. Но Деспаир настоял: заменить оба. Он выбрал белые синтетические линзы без зрачков — чтобы никто не мог читать в его глазах ни эмоции, ни слабость, ни страх. Он больше не был человеком. Он стал взглядом, от которого невозможно отвести глаза — и невозможно понять, что он чувствует.
С этим взглядом он начал отмечать на себе всё, что пережил.
Первыми были три линии на носу. Он сделал их сам, в полной тишине. Две короткие по бокам — прошлое и настоящее. Одна длинная — путь, который он прошёл между ними. Он бил иглой через боль, без анестезии, как очищение. Смотрел в зеркало и закреплял себя в новой форме.
Следом — горизонтальная линия на лбу. Её он набил в ночь, когда поджёг один из складов семьи Антачбл. Место, где отец хранил оружие, схемы, своё имя. Склад сгорел дотла. И на пепле, в старом зеркале, он провёл иглу по коже лба, отделяя свою судьбу от всего, что было до.
Позже он сделал масть пики под левым глазом. Это было после контракта, в котором ему пришлось устранить человека, что когда-то спас ему жизнь. Приказ поступил от анонимного заказчика, но он знал, кто за этим стоял. Он сделал свою работу — и запомнил этот момент, набив пику как символ бескомпромиссного выбора: хладнокровие, расчёт, завершённость.
Затем — поцелуй на правой скуле. Айра. Единственная, кто смотрела на него не как на убийцу. Она не знала его прошлого. Или делала вид, что не знает. Она оставила след губ на его щеке в ту ночь, когда ушла навсегда. Он сохранил этот след на фотографии. А через неделю перенёс его на кожу — чтобы остался. Навсегда. Чтобы хоть что-то, однажды настоящее, не исчезло.
Шрамы на губах — он не зашивал. Вертикальные разрывы кожи, оставшиеся после допросов, стали его молчаливым клеймом. Он не скрывал их. Напротив — усилил. Рядом, у губы, татуировкой нанёс потёк крови. Как напоминание о том, что молчание — это выбор. И что его слова теперь дороже любого выстрела.
Так появился человек, которого называли Деспаир.
Не просто имя. Не кличка. А результат. Итог всех решений, боли, предательств и выживания. Он не принадлежит больше мафии. Он не сын своего отца. Он — тот, кто вырвался из системы, но унёс её пепел в себе.
И каждая татуировка на его лице — это история. Нерассказанная — а вырезанная по коже.
Взрослая жизнь:
После побега из мафии и разрыва с отцом, Деспаир исчез. Он не прятался — он просто больше не существовал как тот человек. Ни документов, ни имени, ни прошлого. Только следы на лице и тишина за спиной. Он уехал далеко, туда, где никто не знал имени Кристиана Антачбла. Где не задавали вопросов.
Ему было восемнадцать. Он подписал документы на имя мёртвого солдата и добровольно пошёл в армию.
Это не было поиском смысла. Это было желанием почувствовать боль, которую не контролируешь сам. На войне всё честно — или ты, или тебя. И ему нужно было именно это. Без иллюзий, без политики, без уговоров.
Он прошёл через самое грязное. Спецподразделение на передовой, зачистки, городские бои, потерянные товарищи, бессонные ночи. Он не искал смерти — он просто перестал бояться её. За годы службы он стал не просто бойцом. Он стал инструментом. Стальным, хладнокровным, безэмоциональным.
Там, в пыльных траншеях и заброшенных зданиях, он окончательно научился контролировать страх. Его командиры говорили:
«Если ты видишь белые глаза в темноте — не беги. Уже поздно».
Он не кричал, не спорил, не объяснялся. Он делал. Молча. Точно. Как будто внутри него уже давно не осталось ни сомнений, ни жалости.
Служба не изменила его — она закалила его.
Он овладел тактикой ближнего боя, научился работать в полной тишине, обезвреживать противника за секунды. Он стрелял без промаха, двигался без звука, исчезал без следа. Армия сделала из него воина нового типа — не яростного, а сосредоточенного. Его удары были не быстрыми, а своевременными. Он знал, когда убивать, и умел — не колеблясь.
Но главное — он освоил искусство выживания. Жить на пределе, без сна, без еды, в окружении, в одиночестве. Он мог неделями обходиться без связи, ориентироваться в любой среде, приспосабливаться к любой ситуации. Где другие терялись — он становился частью местности. Его воля не ломалась. Его разум не гас. Его сердце не меняло ритма.
Если раньше он был беглецом с прошлым, то теперь — живое оружие с выбором.
По завершении контракта он не вернулся. Он не связался с армией, не открыл частную охранную компанию, не искал признания. Он снова исчез. Но теперь — уже не как жертва, а как тот, кто охотится сам.
Он начал зачищать остатки старой мафии. Не по заказу. Не за деньги. По памяти. Те, кто были причастны к предательству. Те, кто знали, но молчали. Те, кто бил его тогда — начали умирать один за другим. Без предупреждения. Без следов.
Он не называл это местью. Это была работа по восстановлению баланса.
Он не создавал себе семью. Не заводил друзей. Он стал легендой — в уличных разговорах его называли то призраком, то наёмником, то проклятым. Но имя одно всплывало снова:
Деспаир.
Служба дала ему не только боевые навыки, но и железную дисциплину, терпение, умение ждать, читать противника, сдерживать ярость до последней секунды. Всё, чего не хватало уличному сыну мафии — теперь в нём было. И больше.
Он существует на грани — как холодный баланс между тьмой прошлого и собственной волей. Он больше не человек. Он — ходячая точка отсчёта. Сам для себя.
Но главное — он всё ещё помнит.
Каждую боль. Каждую рану. Каждую метку на своём лице.
И если кто-то увидит белый взгляд сквозь сигаретный дым или разбитое стекло — это не случайность.
Это значит, что прошлое нашло кого-то нового.
Настоящее время:
Он не вернулся в тот город. Там больше нечего было искать — мафия, что когда-то держала улицы в страхе, исчезла. Не в огне. Не в крови. А в тишине. Один за другим ушли те, кто стал частью предательства. Остались только пустые дома, ржавые вывески и чужие голоса.
Деспаир не искал покоя. Он искал порядок.
Когда всё было закончено, он сделал выбор — не раствориться в анархии, не стать тем, с кем боролся, а остаться солдатом, таким, каким его сформировала армия. Он продлил контракт и вернулся к тому, что знал лучше всего — службе. Только теперь — осознанно, без желания умереть, без ярости внутри. Он больше не прятался от прошлого. Он жил с ним, но не в нём.
Теперь он — часть элитного подразделения, работающего по всему миру. Он решает то, что другим кажется невозможным: операции по спасению заложников, борьба с терроризмом, зачистка опасных группировок, работа под прикрытием. У него нет позывного. Его просто называют так, как он представляется: Деспаир.
Он по-прежнему одинок — по выбору. Не потому что не может доверять, а потому что не видит смысла объяснять свою тишину. Он говорит только когда нужно. Делает — когда пора. Он стал символом холодного расчёта, дисциплины и внутренней железной воли.
В полевых условиях он незаменим. Его навыки выживания отточены до автоматизма — он умеет жить в суровых климатах, маскироваться, отслеживать цели, устраивать ловушки, выживать без сна, еды и связи. Его умение читать врага с одного взгляда делают его опасным до того, как прозвучит первый выстрел.
Он тренирует молодых бойцов. Немного, редко, но точно. Без эмоций, без рассказов. Он передает им то, что не найдешь в учебниках — как не потерять себя, когда война входит в кровь. В их глазах он — легенда. В его глазах — только пустота.
Он больше не наносит новых татуировок. Все знаки на его лице — теперь не просто символы боли, а живые напоминания о том, кем он стал. Белые линзы — не маска, а отражение сути. Он смотрит на мир не глазами человека, а глазами того, кто однажды прошёл по грани между жизнью и пустотой — и остался там навсегда.
Деспаир не герой. Он не ищет славы. Он — последствие. Он приходит туда, где другие не справились. Не как мститель. Как порядок, восстановленный сталью.
Он больше не бежит от прошлого.
Теперь он идёт вперёд.
Итоги:
Деспаир Антачбл носит на лице тату: Lipstick Kiss, Spades, Lines Of Fate, Battle Mark,Lip Drip, Stitches.
Из за ситуации в юности.
также Деспаир Антачбл может частично обходить PG из за ситуации во взрослой жизни.
Разрешено находиться в гос. фракциях с тату на лице.
Дата рождения:18.08.1960.
Возраст - 65 Лет.
Пол - мужской
Национальность - Американец.
Отец:
Его звали Кристиан Антачбл, и в 50-х он был легендой. Не звездой, не иконой, а легендой — тем, чьё имя шептали по углам в барах Южного Лос-Сантоса, в грязных мотелях возле автомагистрали, и в прокуренных комнатах мафиозных особняков на Вайнвуде.
Он начинал мелким — карманник, угонщик, поставщик. Но у него была голова, стальная воля и харизма, от которой даже боссы итальянцев теряли дар речи. В двадцать шесть он уже держал половину портов, в тридцать — контролировал торговлю оружием между Либерти-Сити и Лос-Сантосом. Его прозвище в криминальных кругах было "Неприкасаемый" — The Untouchable. Не потому, что он был неуязвим, а потому, что те, кто пытался до него дотянуться, исчезали. Без следа.
Но в этом городе ничто не длится вечно. Особенно власть.
Когда его сын родился, Кристиан смотрел на него, как на последнюю ставку. Он назвал его Деспаир. Мрачно? Да. Но Лос-Сантос — город, где мрак входит в колыбель раньше, чем свет. Он хотел вырастить парня умным, жестким, расчетливым. Он учил его стрелять раньше, чем тот научился читать. Учил читать по глазам — ведь глаза врут реже слов.
Мать мальчика? Никто толком не знал, кто она. Одни говорили, что она была проституткой с Ист-Лос, другие — что бывшей сотрудницей ФИБ. А может, всё сразу. Кристиан никогда не говорил, но в глазах его каждый раз застывала боль, когда кто-то спрашивал.
Когда Деспаиру исполнилось пятнадцать, Кристиан исчез. Не как обычно — «уехал на пару дней, порешать дела» — а по-настоящему. Его последний разговор с сыном был коротким:
«Если меня не будет — значит, кто-то всё же дотронулся. Уходи с радаров. Но помни — этот город принадлежит тебе. Просто ещё не знает об этом.»
Башня, в которой они жили — старый пентхаус на крыше заброшенного отеля в Ла-Пуэрта — была пустой, но в сейфе под полом Деспаир нашёл кейс. Внутри — револьвер "Дезерт Игл", два миллиона наличными, и список имен.
Вверху списка — три фамилии: Монтелли, Рамирес, Бронсон. Люди, с которыми Кристиан когда-то делил империю. Люди, которые его предали.
С тех пор прошло несколько лет. И теперь, в клубах на Вайнвуде, в переулках Коммерса и на уличных гонках в районе Миррор-Парка, снова шепчут имя — Деспаир Антачбл. Парень с глазами, как у мертвого, и улыбкой, как у человека, который точно знает, за кем он придёт следующим.
Мафия думала, что она избавилась от прошлого. Но они забыли одну простую вещь:
Улицы не прощают. А сын Антачбла — их лучшее напоминание.
Мать:
Её звали Вероника Ривз. В Лос-Сантосе это имя почти ничего не значило, но в Блэйн-Каунти она была известна как «Красная Ведьма» — не из-за магии, а из-за рыжих волос и взгляда, от которого у байкеров отнимались колени. Она выросла в окружении пустынь, мотелей и бесконечных проблем. Её юность прошла среди ревущих моторов и вечеринок, где закон всегда приходил с опозданием. Вероника умела выживать — красть, обманывать, уходить от погони и возвращаться в огонь, если там были её близкие.
Кристиан Антачбл был другим. Умный, молчаливый, стратег. Он был родом из Либерти-Сити, но выбрал Лос-Сантос как место, где мог построить империю. Он не носил цепей, не размахивал оружием без нужды — его оружием был ум. Он был криминальным архитектором, который двигал деньги через сети, создавал схемы, которые даже ФИБ не могли раскрутить. Его прозвище "Антачбл" (Untouchable) он носил заслуженно — ни один суд, ни один агент, ни один конкурент не смог дотянуться до него.
Их встреча произошла в самой обыденной ситуации — на стоянке у заведения, где Кристиан договаривался о покупке старого авиахангарa. Вероника в это время пыталась увести оттуда свою сестру, которая влипла в историю с местными головорезами. Стычка была неизбежна.
Когда началась драка, Кристиан уже собирался уходить, но его взгляд поймал момент — Вероника, с переломанной бровью, стояла между бандитом и сестрой, держа в руке разводной ключ. Без раздумий он вмешался. Это был не жест доброты — он увидел в ней огонь. Не просто храбрость, а способность принимать боль и не отступать. Это его зацепило.
Позже он нашёл её снова. Она не искала спасителя, но у неё был ум — острый, ироничный, и сердце, которое не давало ей быть полностью жестокой. Они начали общаться. Первая встреча переросла в союз — сначала в уличных делах, потом в личных.
Когда родился Деспаир, они уже жили на грани — в постоянных переездах, с поддельными документами, с роскошью, купленной за риск. Имя "Деспаир" (Отчаяние) стало их шуткой. Он был их маленьким огоньком в мире, где все рушилось — и это имя напоминало: они прошли через ад, чтобы быть вместе.
Вероника погибла, когда Деспаиру было всего 12 лет. В перестрелке, которую она устроила, чтобы дать Кристиану и сыну время скрыться. Он до сих пор помнит, как её волосы сверкнули в пламени — рыжие, как закат над пустыней.
Кристиан никогда не говорил о ней вслух, но каждый раз, когда он смотрит на Деспаира, он видит её — ту самую женщину, которая не боялась умереть за тех, кого любила.
Образование:
Деспаир родился в хаосе. Его первая колыбель — кожаное кресло в бронированной "Сэндкинге", в то время как Кристиан вёл машину сквозь границу штата, а Вероника держала пистолет в одной руке и младенца — в другой. Он рос на заднем сиденье жизни, среди взрывов, криков, сирен и золотых цепей, которые блестели на шее отца, но не значили ничего для матери.
С самого детства Деспаир впитывал жестокую правду улиц. Его не учили в обычной школе — его учили выживать. Уроки счёта он получал, считая патроны в обойме, а географию познавал через побеги по каналам Лос-Сантоса и подземным ходам Палето-Бэй.
Но отец знал, что сила без ума — путь в яму. Поэтому в 10 лет он нанял для сына частных учителей — не обычных, а тех, кто служил, воевал, писал шифры и скрывал капиталы. Деспаир учился быстро. Он знал цену каждой ошибки — за одну из них его мать не вернулась домой.
После её смерти он замкнулся. В 12 лет он уже писал код, взламывал камеры, делал фальшивые удостоверения и схемы побега лучше, чем взрослые. Его называли «молчаливым призраком», потому что он редко говорил, но если говорил — слово попадало в цель.
К 16 он уже провёл свою первую операцию — чисто, без крови, но с миллионом на счёте. Он не хвастался. Он просто шёл дальше. Его имя начало обрастать мифами. Говорили, что он — продолжение Кристиана, но с разумом матери. Что он хакнул ФИБ, когда ему было 17. Что он оставляет на месте "работы" записку с фразой: «Из пепла рождается тьма».
Но истина была проще: он просто не знал другого пути.
Его образование — это выживание. Книги, оружие, стратегии, психология, технологии. Он не носил школьной формы, но знал, как собрать импровизированное СВУ из комплектующих в любой мастерской. Он не сдавал экзаменов, но мог распланировать налёт за 10 минут, будто это шахматная партия.
Он не был добрым. Он не был злым. Он был точным. Холодным. И в этом было всё наследие семьи Антачблов.
Сейчас, в свои двадцать с небольшим, он — легенда в тени. Кто-то думает, что он просто сын великого Кристиана. Но правда в том, что Деспаир стал тем, кого никто не ожидал: не наследником, а собственным монстром, рождённым из любви, боли и пепла.
До 19 лет сердце Деспаира было заковано в лёд. Он не доверял никому — кроме отца, да и то на расстоянии. Но всё изменилось в один из редких спокойных дней, когда он сидел на крыше отцовского пентхауса, глядя на закат над Лос-Сантосом. Тогда он увидел её —Айру.
Айра была как искра в бензобаке: взрывная, свободная, без тормозов. Она не боялась Деспаира. Она смеялась, когда он молчал, и смотрела ему прямо в глаза, будто знала всё, что скрыто за его холодной маской. Она была уличной артисткой, рисовала граффити на поездах и жила по принципу «лучше сгореть, чем угаснуть». Их связь была мгновенной — как вспышка между двумя оголенными проводами.
И впервые в жизни Деспаир улыбался по-настоящему. Они катались по ночному городу на ворованной "Банши", пили дешевый кофе у закусочных, слушали музыку на крыше и мечтали. Она звала его просто "Пэй", а он называл её "Взрыв".
На третий месяц отношений, когда они сбежали из Лос-Сантоса в пустыню на несколько дней, Айра, смеясь, поцеловала его в щёку яркой помадой.
— «Если когда-нибудь забудешь, что значит жить — просто глянь в зеркало», — сказала она.
На следующий день он поехал в мастерскую к старому тату-мастеру, с которым работал его отец.
— «Сделай это навечно», — сказал он, протянув салфетку с отпечатком ее поцелуя.
Так на его правой щеке появилась татуировка: четкий след губ — дерзкий, яркий, алый. В городе заговорили: мол, это шрам любви, или метка ведьмы, или код для своих. Но для него это было напоминание. Не о слабости, а о том, что даже в его мраке была искра света.
Однако, как и всё в его жизни, счастье было недолгим.
Айра исчезла внезапно. Телефон — вне зоны, аккаунты — удалены, следов — ноль. Некоторые шептали, что это была ловушка. Что она работала на врагов отца. Что она предала. Другие верили, что она просто не выдержала жизни в тени.
Он не знает правду до сих пор. Он искал. Долго. Безрезультатно.
Но каждое утро он видит тот поцелуй в зеркале. И хотя сердце его снова холодное, где-то в глубине осталась трещина — живая, настоящая. Татуировка не просто символ — она часть его. Та, которую он никогда не сотрёт.
Внешний вид:
Деспаир — фигура, вырезанная из ночи. Высокий, худощавый, с прямой осанкой и безмолвной уверенностью в каждом движении. Он словно сгусток усталой ярости, застывшей в человекоподобной форме. Его одежда проста и без излишеств — черный свободный свитшот и тёмные, слегка зауженные брюки, украшенные тонкими вертикальными полосами. На ногах — белые массивные кроссовки, как последний светлый штрих в его затемненной палитре. Они не выбиваются — они подчеркивают.
Но настоящее значение в нём — в лице, каждая деталь которого рассказывает историю.
Белые линзы, полностью скрывающие радужку, делают его взгляд нечеловеческим — пугающе пустым, как у статуи или программы без души. В них нет эмоций, но в них — всё, что он пережил. Они не прячут, а обнажают пустоту.
На лбу — ровная горизонтальная линия. Чистая, как черта, подведённая под старой жизнью. Может быть — знак, может — раздел.
На носу — три татуировки в виде линий:
→ две короткие — словно метки фиксации,
→ и одна длинная — тянется от переносицы до уровня глаз.
Эта линия словно прорезает его восприятие мира — от рассудка до взгляда.
Под левым глазом — масть пики, набитая на коже. Это не просто символ игры — это знак стратегии, предельной точности и неизбежности.
На правой щеке — татуировка в форме поцелуя, отпечатка губ. Её линии чёткие, аккуратные, почти интимные. Это подарок, оставленный возлюбленной — не как украшение, а как напоминание, что внутри этой оболочки когда-то горело настоящее чувство.
На губах — вертикальные шрамы, тонкие, аккуратные, но зловещие. Кто-то хотел заставить его замолчать. И всё же он остался. Молчит — но не сломлен.
Возле губы — тёмный след, похожий на потёк крови. Он не свежий, но и не застарелый. Похоже, он не стал стирать его — как часть себя.
Юность:
Он родился в безымянном городе, где свет уличных фонарей всегда гас быстрее, чем стрельба стихала в подворотнях. Его отец — Кристиан Антачбл, влиятельный человек в мафиозной иерархии. Холодный, расчётливый, без права на слабость. Кристиан растил сына как наследника, не как ребёнка.
Семья была не домом, а системой, в которой чувства приравнивались к слабости.
С семи лет он учился владеть оружием. В девять — присутствовал при первой расправе. В одиннадцать — научился врать в глаза и улыбаться в лицо тем, кого должен был контролировать. К шестнадцати он уже знал, что значит "вера" в мафии: абсолютная, без права на колебания.
Он носил другое имя. Оно исчезло в ту ночь, когда его предали.
Один из приближённых Кристиана сдал семью изнутри. Внутри мафии вспыхнула война. Деспаира похитили, чтобы использовать как разменную карту. Его не собирались убивать сразу. Его пытали, чтобы заставить говорить. Пытались сломать. Его били, рвали кожу, разрезали губы вертикально, оставляя следы, которые не срастутся до конца жизни. От боли у него начал отказывать глаз. Он молчал. Всё это время. Даже когда кровь пошла изо рта, даже когда зрение пропадало.
Он сбежал на третий день. Убил одного из охранников. Исчез. Отец не пришёл за ним. Никто не пришёл. Он вычеркнул себя из родословной. И имя, данное при рождении, сжёг вместе с одеждой, в которой бежал.
Так родился Деспаир.
Скрываясь, он нашёл убежище в подвале старой школы. Врач, работающий на подпольный рынок, предложил заменить повреждённый глаз. Но Деспаир настоял: заменить оба. Он выбрал белые синтетические линзы без зрачков — чтобы никто не мог читать в его глазах ни эмоции, ни слабость, ни страх. Он больше не был человеком. Он стал взглядом, от которого невозможно отвести глаза — и невозможно понять, что он чувствует.
С этим взглядом он начал отмечать на себе всё, что пережил.
Первыми были три линии на носу. Он сделал их сам, в полной тишине. Две короткие по бокам — прошлое и настоящее. Одна длинная — путь, который он прошёл между ними. Он бил иглой через боль, без анестезии, как очищение. Смотрел в зеркало и закреплял себя в новой форме.
Следом — горизонтальная линия на лбу. Её он набил в ночь, когда поджёг один из складов семьи Антачбл. Место, где отец хранил оружие, схемы, своё имя. Склад сгорел дотла. И на пепле, в старом зеркале, он провёл иглу по коже лба, отделяя свою судьбу от всего, что было до.
Позже он сделал масть пики под левым глазом. Это было после контракта, в котором ему пришлось устранить человека, что когда-то спас ему жизнь. Приказ поступил от анонимного заказчика, но он знал, кто за этим стоял. Он сделал свою работу — и запомнил этот момент, набив пику как символ бескомпромиссного выбора: хладнокровие, расчёт, завершённость.
Затем — поцелуй на правой скуле. Айра. Единственная, кто смотрела на него не как на убийцу. Она не знала его прошлого. Или делала вид, что не знает. Она оставила след губ на его щеке в ту ночь, когда ушла навсегда. Он сохранил этот след на фотографии. А через неделю перенёс его на кожу — чтобы остался. Навсегда. Чтобы хоть что-то, однажды настоящее, не исчезло.
Шрамы на губах — он не зашивал. Вертикальные разрывы кожи, оставшиеся после допросов, стали его молчаливым клеймом. Он не скрывал их. Напротив — усилил. Рядом, у губы, татуировкой нанёс потёк крови. Как напоминание о том, что молчание — это выбор. И что его слова теперь дороже любого выстрела.
Так появился человек, которого называли Деспаир.
Не просто имя. Не кличка. А результат. Итог всех решений, боли, предательств и выживания. Он не принадлежит больше мафии. Он не сын своего отца. Он — тот, кто вырвался из системы, но унёс её пепел в себе.
И каждая татуировка на его лице — это история. Нерассказанная — а вырезанная по коже.
Взрослая жизнь:
После побега из мафии и разрыва с отцом, Деспаир исчез. Он не прятался — он просто больше не существовал как тот человек. Ни документов, ни имени, ни прошлого. Только следы на лице и тишина за спиной. Он уехал далеко, туда, где никто не знал имени Кристиана Антачбла. Где не задавали вопросов.
Ему было восемнадцать. Он подписал документы на имя мёртвого солдата и добровольно пошёл в армию.
Это не было поиском смысла. Это было желанием почувствовать боль, которую не контролируешь сам. На войне всё честно — или ты, или тебя. И ему нужно было именно это. Без иллюзий, без политики, без уговоров.
Он прошёл через самое грязное. Спецподразделение на передовой, зачистки, городские бои, потерянные товарищи, бессонные ночи. Он не искал смерти — он просто перестал бояться её. За годы службы он стал не просто бойцом. Он стал инструментом. Стальным, хладнокровным, безэмоциональным.
Там, в пыльных траншеях и заброшенных зданиях, он окончательно научился контролировать страх. Его командиры говорили:
«Если ты видишь белые глаза в темноте — не беги. Уже поздно».
Он не кричал, не спорил, не объяснялся. Он делал. Молча. Точно. Как будто внутри него уже давно не осталось ни сомнений, ни жалости.
Служба не изменила его — она закалила его.
Он овладел тактикой ближнего боя, научился работать в полной тишине, обезвреживать противника за секунды. Он стрелял без промаха, двигался без звука, исчезал без следа. Армия сделала из него воина нового типа — не яростного, а сосредоточенного. Его удары были не быстрыми, а своевременными. Он знал, когда убивать, и умел — не колеблясь.
Но главное — он освоил искусство выживания. Жить на пределе, без сна, без еды, в окружении, в одиночестве. Он мог неделями обходиться без связи, ориентироваться в любой среде, приспосабливаться к любой ситуации. Где другие терялись — он становился частью местности. Его воля не ломалась. Его разум не гас. Его сердце не меняло ритма.
Если раньше он был беглецом с прошлым, то теперь — живое оружие с выбором.
По завершении контракта он не вернулся. Он не связался с армией, не открыл частную охранную компанию, не искал признания. Он снова исчез. Но теперь — уже не как жертва, а как тот, кто охотится сам.
Он начал зачищать остатки старой мафии. Не по заказу. Не за деньги. По памяти. Те, кто были причастны к предательству. Те, кто знали, но молчали. Те, кто бил его тогда — начали умирать один за другим. Без предупреждения. Без следов.
Он не называл это местью. Это была работа по восстановлению баланса.
Он не создавал себе семью. Не заводил друзей. Он стал легендой — в уличных разговорах его называли то призраком, то наёмником, то проклятым. Но имя одно всплывало снова:
Деспаир.
Служба дала ему не только боевые навыки, но и железную дисциплину, терпение, умение ждать, читать противника, сдерживать ярость до последней секунды. Всё, чего не хватало уличному сыну мафии — теперь в нём было. И больше.
Он существует на грани — как холодный баланс между тьмой прошлого и собственной волей. Он больше не человек. Он — ходячая точка отсчёта. Сам для себя.
Но главное — он всё ещё помнит.
Каждую боль. Каждую рану. Каждую метку на своём лице.
И если кто-то увидит белый взгляд сквозь сигаретный дым или разбитое стекло — это не случайность.
Это значит, что прошлое нашло кого-то нового.
Настоящее время:
Он не вернулся в тот город. Там больше нечего было искать — мафия, что когда-то держала улицы в страхе, исчезла. Не в огне. Не в крови. А в тишине. Один за другим ушли те, кто стал частью предательства. Остались только пустые дома, ржавые вывески и чужие голоса.
Деспаир не искал покоя. Он искал порядок.
Когда всё было закончено, он сделал выбор — не раствориться в анархии, не стать тем, с кем боролся, а остаться солдатом, таким, каким его сформировала армия. Он продлил контракт и вернулся к тому, что знал лучше всего — службе. Только теперь — осознанно, без желания умереть, без ярости внутри. Он больше не прятался от прошлого. Он жил с ним, но не в нём.
Теперь он — часть элитного подразделения, работающего по всему миру. Он решает то, что другим кажется невозможным: операции по спасению заложников, борьба с терроризмом, зачистка опасных группировок, работа под прикрытием. У него нет позывного. Его просто называют так, как он представляется: Деспаир.
Он по-прежнему одинок — по выбору. Не потому что не может доверять, а потому что не видит смысла объяснять свою тишину. Он говорит только когда нужно. Делает — когда пора. Он стал символом холодного расчёта, дисциплины и внутренней железной воли.
В полевых условиях он незаменим. Его навыки выживания отточены до автоматизма — он умеет жить в суровых климатах, маскироваться, отслеживать цели, устраивать ловушки, выживать без сна, еды и связи. Его умение читать врага с одного взгляда делают его опасным до того, как прозвучит первый выстрел.
Он тренирует молодых бойцов. Немного, редко, но точно. Без эмоций, без рассказов. Он передает им то, что не найдешь в учебниках — как не потерять себя, когда война входит в кровь. В их глазах он — легенда. В его глазах — только пустота.
Он больше не наносит новых татуировок. Все знаки на его лице — теперь не просто символы боли, а живые напоминания о том, кем он стал. Белые линзы — не маска, а отражение сути. Он смотрит на мир не глазами человека, а глазами того, кто однажды прошёл по грани между жизнью и пустотой — и остался там навсегда.
Деспаир не герой. Он не ищет славы. Он — последствие. Он приходит туда, где другие не справились. Не как мститель. Как порядок, восстановленный сталью.
Он больше не бежит от прошлого.
Теперь он идёт вперёд.
Итоги:
Деспаир Антачбл носит на лице тату: Lipstick Kiss, Spades, Lines Of Fate, Battle Mark,Lip Drip, Stitches.
Из за ситуации в юности.
также Деспаир Антачбл может частично обходить PG из за ситуации во взрослой жизни.
Разрешено находиться в гос. фракциях с тату на лице.
Последнее редактирование:
