- Автор темы
- #1
Дата рождения: 05.10.2000
Пол: Мужской
IC возраст: 25
Национальность: Scottish Russians
⸻
I. Родители
Мать: Vera Voronina. Русская (мать - русская, отец - ингерманландский финн). Гениальный, но нестабильный биохимик, работавший над нелегальными проектами по генной модификации и экстремофильным организмами для теневых заказчиков. Страдала тяжелой формой биполярного расстройства. От нее Everlasting унаследовал редкую генетическую мутацию, острый ум, склонность к наукам и предрасположенность к психическим заболеваниям. Погибла в лабораторной аварии (официальная версия - несчастный случай; неофициальная - устранение "утечки") через год после исчезновения мужа. Everlasting был невольным свидетелем взрыва.
II. Детство
Детство Эверластинга было уникальным, лишенным каких-либо точек соприкосновения с понятием "обычная жизнь". Оно прошло не в уютных домах на тихих улицах, а в перманентном движении между удаленными, часто засекреченными точками на глобусе, где дислоцировались его родители. Отец, чья личность и род занятий были окутаны тайной даже для него самого, базировался в труднодоступных местах: промерзших лагерях в Шотландском нагорье, затерянных комплексах на Урале, изолированных постах на Камчатке. Мать, блестящий, но погруженный в свои исследования ученый, работала в передвижных лабораториях и секретных НИИ, кочевавших от суровых просторов Патагонии до других, еще менее известных уголков мира. Это была жизнь вне систем: вне системы образования, вне системы социальных связей, вне самого понятия "нормальный социум". Эверластинг рос в мире взрослых, их миссий и секретов, где друзья были роскошью, а постоянная школа – несбыточной мечтой. Его миром были аэродромы под покровом ночи, зашифрованные карты и вечно запакованные чемоданы.С самого рождения Эверластинг выделялся визуально, словно несущий на себе клеймо своей необычной судьбы. Его волосы были неестественно, ослепительно яркого, огненно-красного оттенка, близкого к чистой киновари. Это был не просто рыжий цвет, знакомый по обычной жизни; это было явление природы. Как позже, в редкие моменты откровений, объяснила мать, причиной была редчайшая генетическая мутация – "Эритромеланиновая Гиперэкспрессия", унаследованная от нее. Организм вырабатывал аномально высокие концентрации рыжего пигмента феомеланина, но главное – синтезировал его особую, видоизмененную форму. Условно названный "эритромеланин", этот пигмент придавал волосам невероятную, почти люминесцентную яркость и феноменальную стойкость. Любые попытки Эверластинга или его матери замаскировать этот дар – перекрасить волосы в более "приемлемые" тона – обрекались на провал. Мутировавший пигмент обладал невероятной проникающей способностью и химической устойчивостью. Краска, сколь бы дорогой и стойкой она ни была, держалась от силы несколько дней, а затем яростное пламя его шевелюры пробивало искусственный слой, возвращаясь во всей своей неестественной красе. Это делало Эверластинга мгновенно узнаваемым в тех редких и кратковременных контактах с внешним миром, которые допускались. Взгляды, которые он ловил, редко были доброжелательными: чаще – любопытствующими, настороженными, а то и откровенно враждебными. Его волосы были не украшением, а маяком, привлекающим нежелательное внимание, постоянным напоминанием о его инаковости.
Когда Эверластингу было десять лет, во время одной из "учебных" экспедиций по выживанию с отцом в глухой карельской тайге, его детство омрачилось первым серьезным клеймом на теле и душе. Они не просто тренировались – их преследовали. Столкновение с неизвестными, видимо, выследившими отца, произошло внезапно и яростно. В хаосе перестрелки, среди свиста пуль и треска веток, под крики отца "Ложись! Ползи!", Эверластинг, пытаясь укрыться за снежным настом, споткнулся. Его нога наткнулась на что-то твердое и острое, скрытое под белой пеленой. Это был острый, ржавый обломок старой военной техники, забытой в этих лесах. Падение было стремительным. Удар пришелся в лоб, чуть выше линии переносицы. Рана оказалась глубокой и рваной, кровь хлынула ручьем, смешиваясь со снегом. Отец, человек действия, но обладавший лишь базовыми навыками полевой медицины, действовал быстро и без сантиментов. Анестезии не было. Стиснув зубы, сквозь слезы и боль, Эверластинг терпел, пока отец наскоро, грубыми нитками, зашивал рану прямо в лесу, при свете фонаря, прислушиваясь к возможному приближению преследователей. Рана зажила, но шрам остался – неровный, грубый, образующий четкую, зловещую форму. Он напоминал отточенный клинок кинжала, направленный острием вверх. Этот шрам стал его тайным клеймом, постоянным напоминанием о хрупкости жизни в мире, который выбрали его родители, о цене их скрытности. Он научился мастерски скрывать его под густой челкой своих рыжих волос, но знал – он там, метка, оставленная хаосом и холодом той карельской ночи.
Год спустя, в одиннадцать лет, трагедия повторилась, но уже по вине собственного любопытства и родительской халатности. Они тогда базировались на временной, плохо оборудованной стоянке отца в заброшенном бункере времен прошлых конфликтов. Скука и врожденное любопытство привели Эверластинга в запретную зону – помещение, которое использовалось как временный склад. Там в беспорядке лежали невывезенные боеприпасы отца и ящики с химическими реактивами матери, оставленные "на время". Исследуя таинственные ампулы и флаконы, Эверластинг неловко задел неустойчивую стопку ящиков. Тяжелый ящик, набитый стеклянными емкостями, рухнул. Раздался оглушительный звон бьющегося стекла. Последовала мгновенная химическая реакция: шипение, выделение едкого, удушливого дыма, брызги агрессивных жидкостей. В ужасе, инстинктивно защищая лицо и глаза, Эверластинг подставил руки. Едкие жидкости попали на тыльные стороны обеих кистей. Боль была адской. Химические ожоги оказались тяжелейшими. Лечение в условиях их скрытного, кочевого существования было мучительно трудным и неадекватным. Доступа к специализированной помощи не было. Раны заживали долго и мучительно, с образованием глубоких, бугристых, переплетающихся между собой шрамов. Они были похожи на корни мертвого, обугленного дерева, впившиеся в его плоть. Эти шрамы полностью уничтожили кожный рисунок, сделали кожу жесткой, как плотная резина, и почти нечувствительной. Впоследствии, уже в более поздние годы, ему предлагали операции, но никакое вмешательство не могло полностью их удалить или сделать менее чудовищными. Рубцовая ткань проросла слишком глубоко и обширно. Эти руки стали его пожизненным напоминанием: о цене неуемного любопытства, стоившего ему возможности иметь нормальные, чувствительные руки; о страшной боли; и, главное, о глубокой родительской халатности – почему смертельно опасные вещества были так доступны в месте, где жил ребенок?
Обучение Эверластинга было таким же хаотичным и бессистемным, как и вся его жизнь. Не существовало ни школьной программы, ни учителей, ни одноклассников. Мать, урывками между своими исследованиями, вбрасывала в него опережающие, зачастую обрывочные знания по биологии (особенно генетике и биохимии), сложной химии, физике. Эти уроки могли проходить в лаборатории среди пробирок или в поле с блокнотом для зарисовок растений. Отец был его наставником в совершенно иной сфере: тактика (индивидуальная и групповая), выживание в любых условиях (от арктических до пустынных), лингвистика (английский, русский и испанский он знал в совершенстве, как родные, плюс основы других языков по необходимости), история военных конфликтов, криптография, основы психологии противника. Формального образования, аттестатов, дипломов не существовало в принципе. Его знания были глубоки в узких, практических областях, но имели огромные пробелы в общеобразовательных и гуманитарных сферах. Контакты с внешним миром были минимальны, строго дозированы и тотально контролируемы родителями. Кратковременные поездки в небольшие поселки для пополнения запасов под присмотром, редкие встречи с такими же "тенями" из мира родителей – вот и весь его социальный опыт. Эверластинг вырос, обладая нечеловеческими навыками выживания и анализа, но при этом будучи глубоко социально дезориентированным, не понимающим простейших механизмов "обычной" жизни, которую он наблюдал лишь издалека, словно через толстое, искажающее стекло. Его университетами были тайга, тундра, горы и секретные бункеры, а преподавателями – холодный расчет отца и безжалостная логика материнских экспериментов.
III. Юность
Юность – это череда притонов, случайных заработков (часто на грани закона: курьер теневых посылок, карманные кражи в отчаянии), голода, холода и постоянной угрозы насилия. Шрамы на руках и шее, ярко-красные волосы делали его мишенью для насмешек и агрессии. Он научился драться грязно и жестоко, используя приемы отца.
Постоянный стресс, горечь утрат, чувство брошенности, вины за смерть матери и невозможность найти отца спровоцировали развитие тяжелой, резистентной к терапии Хронической Депрессии (F33.2). Состояние усугублялось генетической предрасположенностью от матери. Одним из самых видимых проявлений стали стойкие, темно-серые, почти черные подтеки "теневые мешки" под глазами. Они были вызваны сочетанием хронического недосыпа, постоянного плача в первые годы, глубокой анемии из-за недоедания и специфического нарушения микроциркуляции крови и лимфы в периорбитальной зоне на фоне депрессии. Никакой сон, косметика или процедуры не могли их полностью скрыть. Они стали физическим отражением его внутренней тьмы.
Единственным светом в этой тьме было стремление понять, что случилось с родителями, и разгадать тайну своей генетики. Он находил доступ в библиотеки, интернет-кафе, воровалнаучные журналы. Его самообразование в области биохимии и генетики становилось все глубже.
IV. Взрослая Жизнь
В возрасте восемнадцати лет его поразительно гениальная самостоятельная работа, посвященная глубокому анализу собственной уникальной ДНК – исследование, смело и тайно проведенное в захваченной на время университетской лаборатории, – привлекла пристальное и заинтересованное внимание руководства престижного Института Экстремальной Биологии и Биобезопасности (ИЭББ) под названием "Полярная Звезда", расположенного в суровом Норильске. Необычная, ранее не документированная генетическая мутация юноши, дополненная его исключительными, почти интуитивными знаниями в области молекулярной биологии, глубоко заинтересовали самого директора института – женщину-ученого, известную своей жесткостью и требовательностью, но одновременно обладающую исключительной дальновидностью и готовностью к нестандартным решениям.Everlasting получил уникальный, почти невероятный шанс на спасение и реализацию своего потенциала. Институт полностью оформил ему новые легальные документы, тщательно "подчистив" его проблемное прошлое и создав приемлемую биографию. Ему предоставили все необходимые ресурсы и поддержку, чтобы экстерном, в ускоренном режиме, закончить среднюю школу и успешно поступить в профильный вуз на специальность "биоинженерия". По завершении образования он стал младшим научным сотрудником в стенах самого ИЭББ, погрузившись в изучение экстремофилов – организмов, выживающих в невероятно суровых условиях – и исследование редких генетических аномалий, включая, что было особенно ценно для института, его собственную уникальную мутацию. Несмотря на свою научную ценность и уникальность как объекта и исследователя, он оставался глубоким изгоем внутри коллектива, чему способствовала его странная, отталкивающая многих внешность и патологическая замкнутость, ставшая защитным панцирем.
В 2021 году именно Everlasting, в силу своей феноменальной, биологически обусловленной устойчивости к экстремальным физическим и психологическим стрессам, а также благодаря своим глубоким специализированным знаниям, был назначен руководителем крайне рискованной научной экспедиции. Ее цель лежала в удаленном, труднодоступном районе Патагонии, где спутниковые сенсоры зафиксировали необъяснимые, аномальные биосигналы. Миссией был поиск и сбор образцов неизвестных ранее видов экстремофилов, представлявших огромный потенциальный интерес для фармакологии и биоинженерии.
Во время проведения полевых исследований экспедиционная группа наткнулась на совершенно неизвестный науке вид лишайника, обладавший необычными свойствами. Вскоре выяснилось, что этот лишайник служил лишь природным резервуаром-хозяином для микроскопических, крайне агрессивных паразитов, обозначенных впоследствии как КПМ (Критически Патогенные Микроорганизмы). В момент забора образцов лишайника произошла внезапная авария, в результате которой Элис (Everlasting) получила прямое заражение кожи головы. Микроскопические паразиты мгновенно инфильтровались и прочно встроились в структуру ее волосяных фолликулов и сальных протоков, сделав их своим постоянным убежищем.
По возвращении в институт, в условиях относительной безопасности, симптомы заражения проявились во всей своей ужасающей полноте: сначала невыносимый, сводящий с ума зуд кожи головы, затем мучительные, мигрирующие ощущения движения под кожей. Первая же попытка врачей взять стандартный соскоб для анализа спровоцировала мгновенную, молниеносную токсическую атаку со стороны КПМ – невыносимая боль, локальный некроз крошечного участка кожи и опасная для жизни сердечная аритмия. Становилось предельно ясно: КПМ невозможно уничтожить стандартными антипаразитарными, антибиотическими или дезинфицирующими средствами; хирургическое удаление также абсолютно невозможно, так как паразиты обладают способностью к мгновенной миграции вглубь тканей и запускают смертельную токсическую реакцию при любой попытке их удаления или даже прикосновения; и, что самое страшное, они обладают сверхвысокой контагиозностью, способной вызвать пандемию.
Институт, столкнувшись с угрозой, явно соответствующей уровню биобезопасности BSL-4 (максимально возможный, применяемый для смертельно опасных и неизлечимых патогенов), в срочном порядке разработал и реализовал для Элис строжайший протокол изоляции под кодовым названием "Кокон". В условиях стерильного изолятора высшего уровня защиты, под действием сильной седации, ее ярко-рыжие волосы были экстренно спутаны в плотные, толстые дреды. Каждый отдельный дред, от самого основания у кожи головы и по всей своей длине, был тщательно и герметично запечатан особым биосовместимым медицинским полимером, создав абсолютно непроницаемый физико-химический барьер. Это было единственное найденное решение, преследующее три критически важные цели:
- Иммобилизация: Намертво зафиксировать паразитов внутри жесткой структуры спутанных волос и затвердевшего полимера, лишив их возможности двигаться и размножаться.
- Сдерживание Заразности: Предотвратить любую возможность миграции паразитов на другие участки тела, выпадения зараженных волос или их фрагментов, и, главное, исключить любую вероятность их "прыжка" на других людей или контаминации окружающей среды.
- Запрет на Манипуляции: Абсолютно исключить ЛЮБЫЕ манипуляции с волосами или кожей головы – стрижку, бритье, расчесывание, мытье головы обычными способами, даже простое прикосновение. Любая такая попытка немедленно провоцирует смертельно опасную токсическую реакцию КПМ на нарушение их "крепости".
V. Настоящее Время
Everlasting существует в состоянии перманентного карантина и исключения.Он формально числится старшим научным сотрудником ИЭББ "Полярная Звезда", но его доступ строго ограничен высокоизолированными лабораториями уровня BSL-4 и его личным герметичным жилым модулем. Его основная и единственная работа – изучать самого себя, КПМ и отчаянно пытаться найти способ если не излечиться, то хотя бы лучше контролировать смертоносную угрозу, исходящую от нее. Он одновременно выступает и исследователем, и объектом исследования, и воплощением самой угрозы, запертым в стерильных стенах.
КПМ представляют собой ярко-красные структуры, намертво запечатанные биоинертным полимером, визуально напоминающие спутанные корни или ядовитые кораллы. Они неестественно тяжелы, полностью недвижимы и требуют редких, чрезвычайно специализированных обработок исключительно внутри его изолятора. Любое, даже самое незначительное повреждение их целостности – это немедленный смертельный риск не
только для него самого, но и для всего окружающего персонала и объекта.
Все так же ярок, зловеще выделяясь на шее, частично скрытый лишь у основания его дредов. Этот символ – постоянное напоминание о прошлой травме, которая оказалась не просто раной, а пророческим предзнаменованием для всей его дальнейшей, искалеченной жизни, определившей его трагическую судьбу.
Тени хронической, изматывающей душевной боли отчетливо видны на его лице, резко контрастируя с фарфоровой бледностью кожи. Эти глубокие следы страдания, словно карта перенесенных мук, не скрыты, а являются неотъемлемой частью его облика, говорящей без слов.
Грубые, старые шрамы – безмолвные напоминания о тяжелой детской травме – он никогда не скрывает, они всегда на виду. Для него это не стыдные отметины, а часть его защитного панциря, брони, выкованной болью и выживанием, символы пройденного ада, ставшие его щитом перед миром.
Существует Совершенно Секретный Меморандум ИЭББ и Межведомственной Комиссии по Биобезопасности (МКБ) под номером 451/DIRK, который четко регламентирует его статус и меры безопасности:
- Меморандум категорически разрешает Everlasting ношение специфического защитного приспособления под кодовым названием "Кокон" (визуально представляющего собой комплекс дредов) на территории всех учреждений ИЭББ и во время исполнения им любых служебных обязанностей. Это признано не привилегией, а жизненно необходимой, неотъемлемой мерой сдерживания внутренней биоопасности уровня 4, заключенной в нем самом, единственным барьером между ним и катастрофой.
- Документ строжайше, под угрозой немедленной уголовной ответственности по статьям о создании угрозы глобальной биологической катастрофы, запрещает любым лицам (вне зависимости от ранга и положения) требовать изменения, удаления или какого-либо физического или иного воздействия на приспособление "Кокон". Нарушение этого пункта приравнивается к диверсии высшей степени опасности.
- Меморандум официально признает его видимые физиологические особенности (ледяные белые глаза без зрачков, сеть шрамов, характерные подтеки на коже) как необратимые и неотъемлемые последствия его уникального состояния и выполняемой им стратегически важной миссии. Эти особенности не подлежат обсуждению, осуждению или какой-либо дискриминации в рамках его особого, регламентированного статуса сотрудника-объекта; они – часть цены, заплаченной за контроль над угрозой.
Несмотря на тотальную изоляцию и статус изгоя, Эверластинг находит странное, хрупкое утешение в дистанционной работе с одаренными, но глубоко травмированными подростками, которых институт периодически привлекает для специфических исследований. В их замкнутости, боли и нереализованном потенциале он видит отблеск своей собственной, навсегда потерянной юности, искру того, что могло бы быть. Он пытается дать этим юным изгоям те знания, инструменты понимания мира и внутреннюю силу, которых ему самому так катастрофически не хватало в его темные годы. Возможно, именно в этом тихом наставничестве, в передаче факела сквозь бронестекло изоляции, заключается его личный, почти незаметный бунт против несправедливого проклятия, имя которому – его собственная, исковерканная жизнь. Его история продолжает писаться не на страницах книг, а в стерильных, бездушных стенах лабораторий высочайшего уровня изоляции и в бесконечных, сумрачных глубинах его собственного, навсегда измененного и отравленного КПМ, разума.
| Итоги
| -------------------------------------------------------------------------
| --->Белые залитые глаза<---
| --->Подтеки вокруг глаз<---
| --->Красные волосы<---
| --->Ношение дредов<---
| --->Шрам в виде кинжала на лице<---
| --->Шрамы на кистях рук<---
| --->Пометка S в мед.карте<---
Последнее редактирование: